Драма советской философии. (Книга — диалог)
Шрифт:
Рукописи, с другой стороны, можно по праву рассматривать не только как критику гегелевской концепции, но и как критическое преодоление Марксом своей собственной философской совести, как самокритику.
И особенно важным в этом отношении является рассмотрение Марксом проблемы связи теории с чувственно — практической деятельностью, материалистическое решение которой, достигнутое им именно в этот период, и составляет подлинное ядро и центр рукописей.
Это — как раз та проблема, в постановке которой Маркс с самого начала по существу резко расходится также и с Фейербахом, который в этом отношении не смог сделать
В этом смысле «рукописи» представляют собой «подготовительные работы» не только к «Святому семейству», но не в меньшей мере — и к «Немецкой идеологии».
Вопрос о практической, о революционно — практической роли теории, вопрос о той органической связи, которая существует между революционным преобразованием мира идей — и непосредственно — практическим революционным преобразованием мира, существующего вне головы, вне сознания — т. е. политической революцией — является для Маркса центральным вопросом с самого начала его самостоятельного философского развития.
Уже в докторской диссертации, т. е. еще в тот период, когда Маркс полностью разделяет все основные идеи гегелевского идеализма в их левогегельянской интерпретации, — Маркс обращает особое внимание на вопрос об «обмирщении» философии, о воплощении идей, выработанных теоретиками, в чувственную действительность, в практическую деятельность, направленную против существующей чувственной действительности. Но этот акцент свойственен не только Марксу. Этот мотив звучит также и в произведениях других представителей левого крыла гегелевской школы, и вполне увязывается с представлениями Гегеля о развитии общества.
Гегелевская концепция общественного развития — особенно явственно эта ее сторона проступает при ее левогегельянской интерпретации — ничуть не противоречит тому пониманию, что философия, пройдя цикл утробного развития под черепом теоретика, затем воплощается в практически — чувственную волю, направленную на изменение существующей чувственной действительности.
Объективно — идеалистическая философия Гегеля (в отличие от субъективного идеализма) не только мирится с существованием чувственного мира вне и независимо от сознания людей, но и предполагает существование этого мира в качестве той материи, в которой воплощается творческая деятельность духа, формирующая деятельность самосознания.
По Гегелю, и человеческий дух, и чувственная, вне его существующая действительность представляют собою две различные формы деятельности духа абсолютного, противоположности в едином лоне этого духа. Человеческий дух, по Гегелю, преодолевает своей деятельностью противоположность между собою и вне его существующей чувственной действительностью, приобщаясь, таким образом, к жизни абсолютного субъекта, духа, идеи, бога.
Чувственная реальность, существующая вне головы человека, для Гегеля есть продукт абсолютного духа, его творческой деятельности, отчужденная, опредмеченная, овеществленная логическая идея. Отсюда вытекает и понимание того, как человеческий разум и воля должны относиться к чувственному миру.
Если чувственно — данный мир представляет собою нечто несамостоятельное, нечто производное от деятельности абсолютного духа, и если, с другой стороны, человеческий дух в своем развитии необходимо воспроизводит развитие духа абсолютного, проходит те же самые ступени, что и божественный логический разум, то человеческий дух в развитии, в изменении своих отношений с чувственной реальностью должен сообразоваться исключительно со своей собственной логической природой.
На этой основе Гегель ставит и решает вопрос о целесообразной деятельности общественного человека, направленной на изменение чувственной реальности.
По Гегелю, развитие человеческого отношения к чувственному миру выглядит так: человеческий интеллект, побуждаемый противоречиями, лежащими внутри его, имманентными противоречиями логической природы духа, вырабатывает представление о том, каким должен быть чувственный мир «по — истине» в противоположность представлению о том, каким он является по видимости, воспринимается чувствами.
Возникает противоположность внутри человеческого духа, противоположность между двумя представлениями. Представление о том, каков мир по истине, становится для человека той моделью, той целью, в соответствии с которой начинается перестройка, преобразование чувственно — данного мира.
Новое, более высокое представление отчуждается духом вовне, посредством целесообразной чувственно — практической деятельности предмета. Предмет приводится в соответствие с представлением, изменяется в соответствии с ним, и в процессе «опредмечивания» представления, идеальной цели, человеческий дух как бы ставит перед собою, делает предметом своего чувственного созерцания, свое собственное произведение, свое собственное представление о предмете.
То, что раньше принадлежало лишь сознанию, теперь противостоит ему в виде чувственно данного предмета, в виде опредмеченной вовне деятельности, в виде продукта этой деятельности, и как таковое, воспринимается сознанием, как вне его существующий предмет.
Таким образом то, что раньше являлось продуктом деятельности логического духа и противостояло чувственному образу предмета, теперь само превратилось в чувственно созерцаемый предмет.
Согласно гегелевской концепции чувственно практическая деятельность, изменяющая вне и независимо от сознания существующий предмет в соответствии с тем представлением, которое логический разум выработал относительно «истинной сущности» предмета, оказывается необходимым звеном деятельности человеческого духа, тем способом, которым этот дух противопоставляет себе свое собственное представление в виде вне его существующего и поэтому чувственно — воспринимаемого предмета.
Этим путем, согласно Гегелю, человек и приходит к реальному самосознанию, к осознанию самого себя в качестве субъекта, противоположного объекту, и вместе с тем не отличающегося от последнего по содержанию.
Сделав свое представление о том, каков предмет по истине, чувственно, в предмете созерцаемым фактом, придав ему посредством целесообразно направленной деятельности предметное существование, логический дух, живущий и обнаруживающийся в человеческом сознании, однако, не успокаивается, не засыпает. Имманентно — логический закон вновь побуждает сознание понять, что между тем образом, который дан чувственному сознанию, и тем, каков предмет есть поистине, разница еще не исчезла, что сознание в чувственном воспринимании опять — таки имеет дело лишь с явлением, лишь с феноменом, а не с «предметом» самим по себе, не с его внутренней сущностью…