Драматическая трилогия (сборник)
Шрифт:
(Выступает вперед.)
Бояре!
Иль вы забыли, для чего мы здесь?
Возможно ль? Как? В теперешнюю пору,
Когда, свершив сыноубийство, царь
Терзается раскаяньем, когда
От мира он решился отойти
И мимо своего второго сына,
Феодора, его болезни ради,
Нам указал достойнейшего выбрать,
Кому б он мог державу передать,
Когда меж тем враги со всех сторон
Воюют Русь, – кругом и мор и голод, —
Вы в самую ту пору о местах
Тягаетесь?
Теперь должны мы каждый друг за друга
Держаться крепко, да не сгинет Русь!
Забудемте ж разряды! Без расчетов
К прискорбному приступим избиранью
И будемте без мест!
Бельский.
Без мест, пожалуй!
Все.
Без мест! Без мест!
Захарьин.
Боярин князь Мстиславский!
Ты старший – открывай совет!
Мстиславский.
Бояре!
Вы слышали, что вам сейчас Никита
Романович сказал? Как нам ни горько —
А покориться надо царской воле!
Пойдем на голоса!
Шуйский.
Позволь, боярин, —
Последнее ль то слово государя?
Мстиславский.
Последнее! Напрасно мы его
Молили. Он нам указал немедля
Постановить наш приговор и с новым
К нему явиться государем.
Трубецкой.
Страшно!
Голицын.
Не верится!
Мстиславский.
Не верилось и мне,
Пока не топнул он на нас ногою
И не велел мне Думу собирать.
Шуйский.
Когда его такая воля – что ж?
Щербатый.
Да, если так, бояре, – мы не властны
Ему перечить!
Шереметев.
Подлинно не властны!
Татищев (старик).
Тому о Пасхе будет двадцать лет,
Великий государь задумал то же;
Хотел, как ныне, бросить свой престол
И в Слободу отъехал от Москвы.
Народ мутиться начал; мы ж решили
Всем ехать за царем, просить его.
Поехали. Царь принял нас сурово;
Сначала слушать не хотел; потом
Моленьям внял, вернулся на Москву
И снова принял государство.
Сицкий.
Да!
И учинил опричнину! Мы помним!
Татищев.
Ужасное, не приведи Бог, время!
Но без царя еще бы хуже было:
Народ бы нас каменьями побил,
Вся Русь бы замутилась, и татары,
И ляхи нас, и немцы б одолели —
Согласья вовсе не было меж нас!
Сицкий.
Завидное теперь меж нас согласье!
Шуйский (к Татищеву).
К чему ж ты речь, боярин, вел?
Татищев.
К тому,
Что, может быть, и ныне, как в ту пору,
Царь-государь смягчится.
Мстиславский.
Нет, боярин,
Теперь другое время – царь не тот.
Он опустился плотию и духом;
Не мненье на бояр, как было прежде, —
Раскаянье его с престола гонит!
Бельский.
Не ест, не пьет, давно не знает сна;
О тех переговорах, что так тайно
Он с английскою королевой вел,
Уж речи нет. Посол ее теперь
Напрасно просит у него приема.
Захарьин.
Да, не похож он на себя теперь!
До этого греха недели за три
Он к Курбскому, к изменнику, писал,
Корил его жестоко и ответа
Ждал из Литвы, а сам дрожал от гнева;
Теперь же позабыл он и о Курбском,
И кроток стал, и милостив в речах.
Шуйский.
Не нам царю указывать. От Бога
Его и гнев и милость. Что ж, бояре?
Приступим к избиранию!
Все.
Приступим!
Молчание.
Мстиславский.
Кого ж, бояре?
Нагой.
Да кого ж другого,
Коль миновать мы Федора должны,
Кого ж еще, как не царева ж сына,
Димитрия Иваныча?
Мстиславский.
Младенца?
Нагой.
А мать на что? Царица-то на что?
Когда же с вас сестры-царицы мало —
Правителя придать ей!
Салтыков.
Не тебя ли?
Нагой.
Меня ли, брата ль, все равно – мы оба
Димитрию дядья!
Салтыков.
Да нам не дядьки!
Татищев.
Избави Бог! Мы помним малолетство
Царя Ивана! От дядьев царевых
Избави Бог!