Драмы и комедии
Шрифт:
Надя молчит. Слышен крик чаек.
Хорошо, я и на город согласный. Только не тяни! Меня в бассейн зовут работать, инструктором по плаванию. Ревновать по будешь? Там такие купаются русалочки… Если возражаешь, могу наоборот: престарелых учить. Или детей. Жуть детишков люблю! Своих заведем. Четырнадцать штук хочешь? Орден матери-героини отхватишь. А хочешь, я сделаюсь чемпионом мира по плаванию? Включишь телевизор, а там — я. Слушай, слушай, может, ты сама уже на
Н а д я. Миш, а ты с чайками умеешь разговаривать?
М и ш к а. Чего-чего?
От реки появляются Б о р и с, А н т и п о в и Л е р а.
А н т и п о в. Имей в виду, Лерочка: мой друг считает меня безнравственным типом…
Л е р а. Боря, не волнуйся, я напишу о нем фельетон.
Входят М а р я г и н и О л ь х о в ц е в.
Марягин прищурился, глядя на закатное солнце, потер утомленные глаза. Лет сорока пяти, высокого роста, седоватый, но с короткой юношеской стрижкой. В общении со студенческой аудиторией привык к полнозвучной речи, говорит как-то эффектно. Сейчас он раздражен неудачно сложившимся разговором с Ольховцевым.
О л ь х о в ц е в. Библиотеку мы собирали вместе с Андреем Семеновичем… Обещал он вам или нет?
М а р я г и н. Мы этой темы коснулись в день его смерти… Но он был слишком возбужден. Разговор не состоялся.
А н т и п о в. Владимир Павлович, как вам работается?
М а р я г и н. Спасибо, неплохо.
А н т и п о в. Если не секрет, для печати или новую лекцию готовите?
М а р я г и н. Обратились ко мне товарищи из областного отделения Союза художников. Молодой скульптор Евдокия Неврозова сделала скульптуру Матвея Черного, вождя восстания городской бедноты в семнадцатом веке.
М и ш к а. В семнадцатом году?
Н а д я. Веке!
А н т и п о в. Миша, не напрягайся. Пожалуйста, Владимир Павлович.
М а р я г и н. Так вот, наш пращур был смолокуром. Смолил лодки купцам, которые плыли со своими товарами по реке Верже на юг.
М и ш к а. Из варяг в греки?
М а р я г и н. Вокруг скульптуры Матвея Черного разгорелся спор. Дело в том, что скульптор изобразила нашего пращура эдаким мыслителем, почти в роденовском духе. Но ведь он был вождем народного бунта, удальцом, держал в руках меч!
Б о р и с. Извините, я тоже видел эту скульптуру. По-моему, верное изображение. Матвей Черный был мастеровой, смолокур. Кроме того, для своей среды на редкость грамотный человек. Вы читали воззвания к жителям Привольска, которые он писал собственной рукой? Я откопал недавно В архиве… Его восприятие мироздания резко отличалось от канонического. И, судя по всему, своей программой он взял первоначальное христианство. Он скорей был бунтарем духа, чем силы.
М а р я г и н. Простите, Боря, вы ведь, кажется, заочник истфака? Так вот, каждое историческое явление
А н т и п о в (нетерпеливо). Хотите, я предскажу финал спора вокруг скульптуры? Владимир Павлович обрушится на бедную художницу. Точно так же, как обрушился четыре года тому назад на двух молоденьких студентов.
Б о р и с. Сергей… Завелся?
М а р я г и н. Сережа, вы извращенно понимаете то, что случилось с вами в университете… Даже если бы вы были моими детьми, я не смог бы поступить иначе.
М и ш к а. И на что тебе образование давали, а?! Ревизионисты!
О л ь х о в ц е в (Мишке). Слышь, паря?.. Этак ежедень будешь гаркать — чего доброго, пуп надсадишь.
М и ш к а. Молчи уж, Евгений Степанович. Расплодились, паразиты!.. (Уходит.)
Н а д я. Боря, вы не жалеете, что мы ходили к озеру?
Б о р и с. Теперь мы будем ходить туда каждый день.
М а р я г и н. Надюша, у нас еще много работы, и вряд ли у вас будет столько свободного времени.
Л е р а. Папочка, если бы ты хоть раз там побывал… (Ольховцеву.) Евгений Степанович, я все хочу вас спросить: почему вы иной раз говорите на каком-то дремучем языке?
О л ь х о в ц е в. Легче вписываюсь в обстановку: экзотический старик, хранитель музея, древней церкви… Реклама! Иностранцы меня весьма охотно фотографируют.
Л е р а. А чем вы в своей жизни занимались?
О л ь х о в ц е в. Ваш покорный слуга в тридцать лет управлял губернским коммерческим банком… Работал я и после революции, до самой пенсии. Тоже в банке. Да ведь что ж такое наши банки! Из одного кармана в другой деньги перекладываются, скучные операции. А я-то помню игру страстей, банкротства…
Л е р а. А здесь, в Кардымовке, чем жили?
О л ь х о в ц е в. Барышня, я неподходящий для вашей газеты герой. Книги собирал вместе с покойным Бунеевым. Андрей Семенович не мог их хранить у себя на дебаркадере. Каюточка маленькая. Все ко мне да ко мне в дом… Необыкновенный был человек, необыкновенный…
М а р я г и н. Да-да, чувствовал я — в здешнем начальнике пристани было что-то большое, что-то из другой жизни.
А н т и п о в. Мне он, наоборот, даже показался каким-то неудачником.
О л ь х о в ц е в. Это был талантливейший инженер! Вскоре после войны он создал проект моста через Вержу. Гениальный по замыслу, по новизне.
Б о р и с. Проект моста?..
О л ь х о в ц е в. Да, но годы были определенные… Автора обвинили и в техническом авантюризме и в прочих грехах… Статья появилась в газете — истерическая, оскорбительная… А теперь пожалуйста — строят мост, и по тем же идеям, за которые когда-то крыли Бунеева.
Б о р и с. Что же он, не защищался?
О л ь х о в ц е в. Андрей Семенович, конечно, боролся сколько мог со своими оппонентами. А потом — хлопнул дверью… Как никто, он был полон достоинства. Переехал из города сюда, в Кардымовку. Остался один, но не изменил себе. Так мог поступить только сильный человек.