Драмы и комедии
Шрифт:
В е р е ж н и к о в. Кто?
Т а т и ш в и л и. Мадрыкин… Почему я не обуглился в танке?!
В е р е ж н и к о в. Еще не все потеряно, князь.
Т а т и ш в и л и (недоверчиво сузил глава). Не доходит.
В е р е ж н и к о в. Хочешь остаться человеком?
Т а т и ш в и л и. Ты — бог? Ты — волшебник? Или ты, извини меня, — провокатор?! (Резко отскакивает, уходит от Вережникова.)
Подходит Т о м к и н.
Т о м к и н.
В е р е ж н и к о в (улыбается). Пойди спроси у него.
Т о м к и н. Веселей надо жить. Я сейчас самого большого начальника разыграл.
В е р е ж н и к о в. Кого?
Т о м к и н. Денщика полковника Анберга! Идет через двор к центральному подъезду, переваливается, плечами ворочает… А я подошел да по-мордовски ему несколько слов! Как вылупил глаза…
В е р е ж н и к о в. А настучит начальству?
Т о м к и н. И немцы любят веселых людей! (Уходит.)
В е р е ж н и к о в (смотрит вслед Томкину). А может, он — третий?
Входит Л и ф а н о в.
Л и ф а н о в (тихо). Послушай, Вережников, огонька нету?
В е р е ж н и к о в. У меня есть кличка: Сверчинский. Вы — единственный, кто знает мою фамилию. Держите язык за зубами.
Л и ф а н о в. Я учту… Мне не с кем словом обмолвиться…
В е р е ж н и к о в. А почему, собственно, вы хотите говорить со мной, о чем?
Л и ф а н о в. Помнишь, в лагере в день памяти Ленина кто-то в бараке крикнул: «Всем встать!» Мне показалось, что скомандовал ты…
В е р е ж н и к о в. Бред.
Л и ф а н о в. А потом все запели «Интернационал»… И ты по этому поводу очень хорошо выразился: «Хоть на минуту почувствовать себя человеком». Вот я теперь к тебе и адресуюсь.
В е р е ж н и к о в. Там, в лагере, я маскировался. А здесь я наконец могу быть самим собой. Сейчас — урок шифровки. Хочу сосредоточиться.
Л и ф а н о в. Извини… Слушай, не помнишь ли ты по лагерю одного товарища из Смоленска?
В е р е ж н и к о в. Какого товарища?
Л и ф а н о в. Воронина.
Лифанов стоит близко. И лицо его — грубое со скошенным, «кувшинным» подбородком, когда-то властное, а теперь жалкое, мятое лицо — вызывает у Вережникова сострадание. А самое главное, он, Лифанов, говорит о Воронине!
В е р е ж н и к о в (радостно). Воронина?
Л и ф а н о в. Помнишь, да? Мировой мужик… (Захлебываясь от нетерпения — Вережников уже почти в его руках.) «Давай, говорит, связывайся там с Вережниковым»…
В е р е ж н и к о в (растерялся от неожиданного, настораживающего открытия). Постой,
Л и ф а н о в. Брось дурака валять…
В е р е ж н и к о в (пожимает плечами). Воронина?.. Я такого в лагере не встречал, нет. Откуда ж он знает меня?
Л и ф а н о в. Пойми ты!..
В е р е ж н и к о в. Чего понимать-то? Сам путает, а я — понимай! Может, не все дома?..
Л и ф а н о в. Молодец… бдительный…
В е р е ж н и к о в. Вы в детстве вшами не торговали?
Л и ф а н о в. Чем?! Вшами?
В е р е ж н и к о в (колюче улыбается). Ага, вошками… Когда я учился в школе, был у нас такой порядок: если у ученика замечали какую-нибудь нечистоплотность, его на три дня освобождали от занятий, чтобы успел хорошенько помыться… Так вот, охотники погулять покупали себе вшей и сажали за рубашку. Был у нас в классе один «коммерсант». Содержал в голове своей целый племрассадник. И торговал. Двадцать пять копеек за штуку. А на выручку покупал пирожки! Вы пирожки любите? (Уходит.)
Л и ф а н о в, растерянный, мрачный, медленно покидает двор.
Появляется Р а д е е в. Определенно не случайно навстречу ему — Э м а р.
Р а д е е в. Здравия желаю, господин инженер-капитан.
Э м а р. Приветствую вас, Сережа… Сережа… разрешите, я буду вас так звать?
Р а д е е в. Зовите. Я еще молодой.
Э м а р. Да, вы правы, Сережа, — лучше жить, чем валяться пеплом.
Радеев удивленно, со страхом слушает, узнавая свои слова.
А может быть, вы хотите вернуться и лагерь?
Р а д е е в (панически). С какой стати?.. Господин инженер-капитан… Чем я провинился?!
Э м а р. Шутка, Сережа, дружеская. Славно мы с вами беседуем?
Р а д е е в. Вам со мной неинтересно. Я только семилетку окончил.
Э м а р. Я познакомлю вас со своим доверенным человеком из русских. Зайдите ко мне завтра, в шесть вечера. Ах, у вас нет часов. Будут! Швейцарские.
Р а д е е в. Я не заслужил…
Э м а р. Аванс! (Смеется и, смеясь, прощается с Радеевым.) Жду. Точно в шесть. Аванс, дружище!
Кабинет начальника местного гестапо.
Г р е т а (молоденькая, наглая). Бутылка вина, закуски, сигареты… И — я. Господин Хаммфельд, счет точный, ни одного лишнего пфеннига.
Х а м м ф е л ь д (седой, плотный, по-крестьянски простое лице). Ну, за себя ты, по-моему, слишком много насчитала.