Драмы. Басни в прозе.
Шрифт:
Сара. Надеюсь вскоре вновь свидеться с вами, леди.
Марвуд. Если позволите, мисс...
Мелефонт уводит ее.
Сара (одна). Бедная леди! Особенно приветливой она, правда, не выглядит, но не выглядит и гордой или хмурой. Я сн#ва одна. Думается, лучше всего мне использовать это мгновение и закончить письмо отцу. (Хочет сесть и писать.)
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Бетти, Сара.
Бетти. Визит был недолгий.
Сара. Да, Бетти. Это леди Солмс, родственница моего Мелефонта. На нее вдруг нашел приступ слабости. Где она сейчас?
Бетти. Мелефонт проводил
Сара. Значит, она уехала?
Бетти. По-моему, уехала... Вы уж простите меня за вольность, мисс... я чем больше смотрю на вас, тем больше вижу в вас перемен. У вас и взгляд-то стал довольный и спокойный. Наверно, визит леди был вам очень приятен, или же старик принес добрую весть.
Сара. Последнее, Бетти, последнее. Его прислал мой отец. II какое хорошее, ласковое письмо ты сейчас прочитаешь! Твое доброе сердце так часто исходило слезами вместе с моим, пусть же и оно теперь порадуется. Я снова буду счастлива и смогу наградить тебя за твою верную службу.
Бетти. Два месяца с небольшим, какая уж тут верная служба?
Сара. Ты за всю мою остальную жизнь пе могла бы для меня сделать больше, чем сделала за эти месяцы. Они миновали! А сейчас пойдем, Бетти; Мелефонт, возможно, уже один, н я должна поговорить с ним. Я сейчас подумала, что хорошо, если оп вместе со мною напишет отцу, для которого благодарность Мелефонта вряд ли будет неожиданной. Идем!
Обе уходят.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Зала.
Сэр Уильям, Уайтуэлл.
Сэр Уильям. Какой бальзам ты влил своим рассказом в мое израненное сердце, Уайтуэлл! Я оживаю, а ее близкое возвращение словно бы относит меня к временам моей юности, тогда как ее бегство привело меня на край могилы. Она любит меня! Чего же мне еще надо? Иди опять к ней, Уайтуэлл, да поскорее. Я не дождусь мгновения, когда обниму ее вот этими руками, которые я еще недавно с тоскою простирал к смерти. Как я жаждал смерти в те минуты отчаяния! И как страшна опа будет мне в грядущие минуты счастья! Конечно, нельзя не порицать старика, что крепит узы, связывающие его с жизнью. Ведь оттого еще больнее станет последняя разлука. Но господь, смилостивившийся надо мной, даст мне силы снести ее. Не верю я, что его благостыня обернется погибелью для меня! Не верю, что он возвратил мне дочь лишь затем, чтобы заставить меня роптать в час. когда он призовет меня к себе. Нет, нет! Он вернул мне дочь, дабы в последний час я мог подумать о себе! Хвала тебе, вечная благость! Но сколь ничтожна хвала в устах смертного! Скоро, скоро я достойнее вознесу ее в вечности, посвященной лишь тебе одному.
Уайтуэлл. Как я радуюсь, сэр, что перед смертью мне еще довелось увидеть вас счастливым! Поверьте, ваше горе заставляло меня страдать почти так же, как страдали вы. Почти... Но, разумеется, не так, ибо горе покинутого отца, надо думать, несказанно.
Сэр Уильям. С этой минуты, мой добрый Уайтуэлл, не считай себя более моим слугой. Ты давно уже имеешь право на спокойную и обеспеченную старость. Я позабочусь о тебе, и ты будешь жить не хуже, чем я, покуда мне суждена жизнь. Я уничтожу всякое различие между нами; на том свете, как ты знаешь, его все равно не существует. Побудь же в последний раз старым слугой, на которого я во всем могу положиться. Поди и принеси мне ее ответ, как только она его напишет.
Уайтуэлл. Иду, сэр. Но ваше поручение я не считаю услугой. Оно — награда, которой вы удостоили меня за мою службу. Да, да, это награда.
Оба уходят в разные стороны.
Конец третьего действия.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Комната Мелефонта.
Мелефонт,
Мелефонт. Да, дорогая моя мисс, да, я должен и я хочу написать ему.
Сара. Вы делаете меня счастливой, Мелефонт!
Мелефонт. Я обязан взять на себя все наше преступление. Я один виновен, и я один должен просить прощения.
Сара. Нет, Мелефонт, не отнимайте у меня моей, большей доли в нашем грехе. Он дорог мне, хотя и заслуживает суровой кары, ибо так я доказала вам, что более всех на свете люблю своего Мелефонта. Неужто же теперь я смогу объединить мою любовь к нему с любовью к отцу? Или мне только снится добрый сон? О, я боюсь проснуться для прежних горестей! Нет, я не сплю, я вправду счастливее, чем смела надеяться, счастливее даже, чем позволяет человеку краткое земное существование. Но, может, затем лишь издали блеснул мне сей луч блаженства, может, затем обольщает он меня своим приближением, чтобы вновь раствориться в непроглядном мраке и навек оставить меня в ночи, ужас которой я по-настоящему почувствую лишь после этой вспышки света? Какие предчувствия мучат меня! Но вправду ли это предчувствия, Мелефонт, или понятное волнение, что сопутствует ожиданию незаслуженного счастья и боязни его утратить? Как бьется мое сердце, как беспорядочно оно бьется! А сейчас — как сильно и как быстро! И вдруг слабо, боязливо, трепетно. Вот оно опять заторопилось, словно то его последние удары и оно хочет скорей остановиться! Бедное сердце!
Мелефонт. Волнение крови, неизбежное при внезапных потрясениях, уляжется, мисс, и сердце будет спокойнее выполнять свою работу. Ни один из его ударов не метит в будущее, и нас следует побранить — простите, дорогая Сара,— что механический ток крови мы превращаем в прорицателя, наводящего ужас. Но я, конечно, не премину сделать все, что вы считаете необходимым для умиротворения этой маленькой внутренней бури. Я сейчас сяду писать, и, надеюсь, сэр Уильям останется доволен моим раскаянием, неподдельной растроганностью моего сердца, торжественной моей клятвой — во всем ему повиноваться.
Сара. Сэр Уильям? Ах, Мелефонт, пора уж вам привыкнуть к другому, ласковому прозванию. Отец, ваш отец, Мелефонт...
Мелефонт. Разумеется, мисс, наш добрый, славный отец! Мне смолоду пришлось отвыкать от этого прекрасного слова: в еще более юных летах я должен был позабыть и другое сладостное имя — мать.
Сара. Вы должны были забыть его — мне пришлось хуже, я ни разу его не произнесла. Моя жизнь стала ее смертью. О, боже! Я была безвинной матереубийцей. Еще немного, совсем немного, почти ничего — и я стала бы убийцей своего отца. Но уже не безвинной — сознательной отцеубийцей! Как знать, может быть, я и убила его! Это я похитила у него годы, дни, мгновения и тем самым сократила его жизнь. Даже если волею судеб он скончается усталый от жизни, в глубокой старости, совесть все равно будет нашептывать мне, что, если б не я, он мог бы прожить еще дольше. Нелегкий это укор, и если бы любящая мать руководила мной в юности, я бы его не ведала! Ее поучения, ее пример... вы так нежно смотрите на меня, Мелефонт? И вы правы, материнская любовь стала бы моим тираном, я не могла бы принадлежать Мелефонту! Зачем же я желаю себе того, в чем мудрый и добрый рок отказал мне? Его веления всегда правильны. Давайте же радоваться, что он даровал мне отца, который ни разу не заставил меня с тоскою вздохнуть по матери, отца, который и вас заставит позабыть о том, что вы не знали родительской ласки. Какое счастливое будущее предстоит нам! Я уже люблю его и забываю, что в глубине души еще шевелится нечто, не позволяющее мне полностью в него поверить. Что ж оно такое, это мятежное нечто?
Мелефонт. Это нечто, дорогая моя Сара, как вы уже и сами сказали, естественный страх в преддверии большого счастья. Ах, ваше сердце без колебаний признало себя несчастным, а теперь мучится неверием в счастье. Как человеку долго и быстро кружившемуся, когда он уже и сел на место, продолжает казаться, что все вокруг вертится, так и сердце после сильного потрясения успокаивается не вдруг. Иной раз дрожь и трепет еще долго мучат его, и тут уж надо ждать, пока оно само собой угомонится.