Шрифт:
1.
Предзакатное солнце мягко серебрило водную гладь. Лёгкие порывы ветра, напоённые ароматом луговых трав и созревающих хлебов, несли с собой прохладу и речную свежесть.
Гордый Рейн, как и десятки тысяч лет назад, величаво нёс свои воды в далёкое Северное море. Отроги Вогезского хребта бросали тень на речную долину, и по мере приближения ночного часа тень та росла, ширилась, привычно ложилась на поля, дубравы, деревеньки и сёла, что словно горох были рассыпаны по берегам древней реки.
Генрих фон Штаден, дворянин из городка Алена, что близ Мюнстера, в сопровождении верного слуги Германа, мчался верхом по дороге, ведущей в Люцельштейн, резиденцию пфальцграфа Георга Ганса Фельденцского.
Год назад на голландском судне, державшим курс на Антверпен, он покинул пределы Северной Московии. Без малого тринадцать лет провёл он в этой варварской стране, знал взлёты и падения, победы и поражения, богатство и опалу. Не раз случалось бывать и на волосок от смерти. В последний год удача вновь улыбнулась ему: оказавшись в Поморье, где по протекции лекаря-колдуна Бомелия он скрывался от царского гнева, бывший опричник сумел сколотить приличное состояние. Потом перевёл все свои сбережения в золото, самоцветные камни и пушнину, погрузил на отходящее судно – и был таков.
Прибыв в Антверпен, бывший опричник передал всё своё имущество на хранение знакомому банкиру, а сам налегке, прихватив лишь небольшую его толику, пустился в путь, прочь из мятежной Голландии. Здесь в это время было слишком неспокойно, а вновь очутиться на поле брани, неважно, на чьей стороне – принца Оранского или герцога Альбы – никак не входило в планы предприимчивого немца.
Он был здоров, крепок и, как никогда, полон сил, его снедала жажда деятельности, авантюрная идея, которую он вынашивал уже много лет, – идея вторжения в Северную Московию – в последнее время с новой силой овладела им и теперь влекла по пыльным дорогам Европы навстречу призрачной судьбе.
Нынче эту идею подогревали новые знания, полученные Генрихом фон Штаденом из первых рук – от русских купцов, охочих людей, промышляющих ценного пушного зверя на сибирских просторах, от поморов, ходивших морем на Обь и далее на восток, на загадочную, сказочную Исленди-реку. Но главное – ему довелось встретиться со смельчаками, прошедшими тысячи миль по Оби до самых её верховий и побывавшими в Китае!
Эту идею он должен был воплотить в жизнь – теперь или никогда. Что двигало им? Слава? богатство? жажда приключений? Он и сам вряд ли смог бы вразумительно ответить на этот вопрос – пожалуй, и то, и другое, и третье. Но было ещё одно, самое сильное, неодолимое чувство, которое приводило его в холодное бешенство и заставляло до боли стискивать зубы. Этим чувством была ненависть к Московии, ко всему русскому – к земле, с её необозримыми просторами, к людям, сильным и добрым одновременно, с их широкой, как и сама земля, душой, к самому воздуху, которым дышала гордая Русь. Тринадцать лет он прожил в этой земле, но так и не смог узнать, понять её, оценить по достоинству. Оттого и тот постоянный страх, что дамокловым мечом висел все эти годы над головой наёмника. Страх же у людей алчных, завистливых, беспринципных, с ледяной душой, рождает, как известно, только ненависть и жажду разрушения.
От раны, полученной в Москве двумя годами ранее, он давно оправился. Теперь, с холодной усмешкой вспоминая то бурное время, он старался вычеркнуть из памяти душевную слабость, которой поддался, лёжа в горячке на одре болезни. Его кредо было: никогда не раскаиваться в своих деяниях, какими бы страшными и кровавыми они не были, и если он однажды изменил ему, то виной тому было полубредовое состояние, в котором он тогда оказался.
Путь царского наёмника по Европе был тернист и извилист. Из Антверпена дорога привела его в Гамбург. Здесь судьба его свела с голландцем Симоном Ван-Салингеном, старым подельщиком и сообщником в тёмных делах, которые они вершили на пару в благословенные времена своей молодости. Ван-Селинген поддерживал обширные связи среди северных пиратов и любителей
– Ты-то мне и нужен, Генрих, – подмигнул бюргер старому дружку. – Есть одно дельце…
Узнав, о чём речь, Штаден усмехнулся. Почему бы и нет? Ведь золото лишним не бывает. И главное – никакого риска.
«Дельце» задержало его в Гамбурге на целых два месяца. Однако эти два месяца оказались для него более чем насыщенными. С утра до вечера он пропадал в шумном многоязычном порту, куда в это горячее время года стекались торговые суда, гружёные чужеземным товаром, со всех концов Европы. Очень скоро он стал завсегдатаем портовых кабаков и постоялых дворов, куда после длительного плавания неизменно тянуло купеческий и торговый люд. Намётанный глаз наёмника быстро находил среди них московитов. Весьма сносное владение их языком позволяло ему быстро входить в доверие к русским торговым гостям, прибывавшим в порт морским путём. Хлебнув вина и пустив скупую слезу, он рассказывал им про свою непутёвую жизнь, про превратности судьбы, которые ему пришлось претерпеть за долгие годы скитаний по земле, этой юдоли скорби и печали, а попутно, как бы между прочим, вызнавал у них всю подноготную: какой товар везут, на каком судне, по какому маршруту, на какую дату намечено отплытие, много ли на борту стражи.
Вечером он передавал голландцу всё, что удалось выведать в течение дня. А вскоре с моря одна за другой стали приходить вести о дерзких нападениях пиратов на русских купцов, покидавших Гамбургский порт с богатым товаром. Морские разбойники поджидали несчастных в открытом море, у устья Эльбы, либо у датских берегов, мимо которых неизменно должно было пройти купеческое судно. Товар забирали, а весь экипаж и всех, кто оказывался на борту, пускали на корм рыбам.
Куш, который перепадал Штадену от этих операций, был весьма жирным, а звон золотых монет приятно щекотал ему нервы. Роль наводчика давалась ему легко, и при этом он ничем не рисковал.
Однако вскоре преступный дуэт вынужден был свернуть свою деятельность.
– Кажется, портовые сыщики что-то пронюхали, – сообщил подельщику Ван-Селинген как-то вечером, хмуря белесые брови. – Один из этих олухов, что принимал участие в набегах, сболтнул спьяну лишнее, когда проматывал свою долю в кабаке. А болтать в кабаке – всё равно что докладывать лично полицейскому чиновнику, там у ищеек везде свои уши. Не сегодня-завтра они могут нагрянуть сюда. – Голландец поднял на Штадена тяжёлый взгляд. – Тебе лучше уехать, Генрих. Прямо сейчас.
Бывший опричник не заставил себя долго ждать. Уже через час, сопровождаемый верным Германом, он покидал пределы города.
Помимо тугой мошны, набитой золотыми монетами, Штаден увозил из Гамбурга и новую идею. А что если привлечь к плану завоевания Московии многочисленные пиратские силы Северной Европы?
2.
Дорога привела Штадена к замку пфальцграфа Георга Ганса уже после заката. Вечерние сумерки мягко опустились на землю, не более часа оставалось до прихода ночи.
Герман долго стучал в дубовые, обитые железом, ворота замка. Наконец крохотное оконце в одной из створок отворилось, и заспанный голос привратника произнёс:
– Его светлости нет дома! Без ведома его светлости никого пускать не велено.
Оконце вновь захлопнулось. Штаден выругался.
В этот момент за его спиной раздался конский топот, который быстро приближался; ему вторил собачий лай.
Прошло не более минуты, как из сумерек вынырнула группа всадников, у самых ворот умело осадивших разгорячённых скакунов. По их одеянию, а также по собачьей своре, которую псари сдерживали чуть поодаль, Штаден догадался, что хозяин замка только что вернулся с охоты.