Дремеры. Изгнанники Зеннона
Шрифт:
Я глубоко выдохнула. Теперь бедная женщина будет переживать и винить во всем себя, – и всё из-за меня. Взявшись за ручку, я заметила, что меня трясет. Надеюсь, дядя уже закончил. Пора уходить из этого дома.
Тихо я закрыла за собой дверь и собиралась вернуться в библиотеку, когда дверь справа, напротив лестницы, со щелчком приоткрылась.
Я напряглась, ожидая, что из нее кто-то выйдет. Но никто так и не появился. Подойдя ближе, я почувствовала, что с лестницы сквозило. Видимо, в комнате было открыто окно, поэтому дверь и открылась.
Я
Движимая чистым любопытством, совершенно забыв о приличиях и о том, кто я и где, я шагнула в комнату. Одно из окон действительно было открыто, но мои глаза видели только карту.
Она шла по всей стене и была невероятно, детально прорисована. Даже в Музее Зеннона не было подобной. Я замерла, завороженная тем, как художник изобразил Серру. Я словно парила как птица над ее голубыми реками и озерами, зелеными лесами и холмами, беловатыми Серебристыми горами, темно-зелеными низинами, цветными узорами городов, темно-синим Внутренним морем, серо-зеленым поясом островов и за ним – черными волнами Штормовых морей.
– Что ты здесь делаешь?
Я вскрикнула и прижала руку к груди. В дверном проеме, нахмурившись, стоял Кинн.
Сердце колотилось как бешеное, и я едва вымолвила:
– Дверь открылась от сквозняка… Я увидела карту, не смогла удержаться. Никогда такой не видела…
Кинн не сводил с меня настороженного взгляда:
– Это моя карта. И моя комната.
– Твоя… – я оглянулась, увидела на двери гардероба школьную форму Кинна, стол, заваленный учебниками, кровать в нише и отчаянно покраснела. От стыда мне захотелось провалиться сквозь землю или хотя бы на первый этаж, но Кинн стоял на пути и, кажется, не собирался помогать мне выбираться из этого мучительного положения.
Не в силах смотреть на Кинна, я повернулась к карте и затараторила, совершенно не в своей обычной манере:
– Это изумительная карта. Мне казалось, я уже их все изучила – и в Музее, и дома, и в школе, но такой точно никогда не видела. Откуда она у тебя?
Кинн наконец соизволил отойти от двери и подошел ближе.
– Ее нарисовал мой отец.
Голос Кинна был тихий, но я услышала в нем и нотки гордости, и нотки печали. Настоящий голос Кинна. Я затаила дыхание, боясь спугнуть это мгновение.
Кинн больше ничего не сказал, и я решилась:
– Это потрясающая карта. Живая. Столько деталей. Видно, с какой любовью ее рисовали.
Кинн вздохнул и наконец проговорил:
– Отец был настоящим альвионцем, любил путешествовать. Везде побывал. Однажды он так увлекся изучением береговой линии Южных островов, что его едва не унесло в Штормовые моря. Потом он всем рассказывал, что это были происки немор.
Голос у Кинна потеплел, в нем зазвучала улыбка.
– А кем он… где… – я не смогла закончить
– Он был картографом. Когда появились Тени, он был в Зенноне, и ему пришлось здесь остаться. Работал в Архиве Музея, вместе с мамой. Реставрировал карты. А эту – нарисовал для нас. Это всё, что от него осталось.
Голос Кинна дрогнул.
Я смотрела на темно-зеленое пятно Черного леса, где, казалось, были выписаны все деревья, и у меня начало расплываться перед глазами. Я тихо сказала:
– Мне очень жаль.
Мне хотелось сказать, что я понимала, как трудно жить без родителей, что понимала, что ему, совсем без родственников, в чужом доме, было еще труднее, чем мне, но слова не пожелали выходить.
Мы молчали, и в этом молчании рождались другие слова, но я вдруг вспомнила, что у меня на пальце помолвочное кольцо, а завтра меня ждет свадьба. И я поспешила это молчание развеять:
– А ты бы куда хотел отправиться? Если бы не было Теней, конечно же.
Кинн вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна.
– Куда угодно. Пройти по стопам отца.
Я улыбнулась и с наигранной веселостью спросила:
– И даже на Худые острова?
– Особенно на Худые острова. Мне всегда хотелось проверить, неужели они насколько узкие.
Я сделала вид, что изучаю карту:
– Хм… Альвион?
Кинн хмыкнул и включился в игру:
– Самый большой порт, самые шумные рынки и постоянные празднества? Однозначно да.
– Нумм? После Альвиона покажется поскучнее.
– После Альвиона всё покажется поскучнее. Но думаю, яблочный сидр и праздники урожая стоят поездки.
– Аир?
– Без вопросов. Как можно не посмотреть на Серебристые горы, у которых серебро только в названии?
– Энтана?
Краем глаза я увидела, что Кинн сделал задумчивый вид, и спрятала улыбку.
– Холодное море, склонность к самопознанию и созерцанию… Ну даже не знаю. Хотя погоди, древнейший город Серры, самая старая Академия Камневидцев, старинный заброшенный маяк, могилы Предков – наверное, можно хотя бы глазком глянуть.
Столько было в голосе Кинна иронии, что я не выдержала и рассмеялась. Потом повернулась, чтобы спросить Кинна про южные деревушки, которые мы с ним изучали, и застыла.
Кинн смотрел на карту и улыбался.
Его лицо, всегда закрытое, отстраненное, словно осветилось изнутри, и в это мгновение он показался мне совсем другим человеком.
От его улыбки у меня в груди словно взорвался фейерверк.
Я опустила взгляд, по-новому смущенная, не понимая, что произошло.
В этот миг где-то снизу донесся звук закрываемой двери. И тишина пропала.
Кинн пришел в себя первым:
– Наверное, твой дядя уже освободился. Пойдем, я тебя провожу.
Я кивнула, бросила последний взгляд на карту и последовала за Кинном, потрясенная и оглушенная.
Перед главной лестницей он вдруг остановился и повернулся, словно собираясь мне что-то сказать, но потом передумал и молча повел меня вниз.