Дремучие двери. Том I
Шрифт:
Церкви в Москве были, но люди проходили мимо. Иоанна, в частности, просто стеснялась зайти. Для неё Бог совершенно не был связан с церковью. Бог — нечто могущественное, высокое, непостижимое, а в церкви полутемно, непонятно и скучно, там одни злые полуграмотные старухи в чёрном, поклоняющиеся нарисованным на иконах богам, похожим на людей, чего, конечно, не может быть. Так ей казалось. Она ничего не понимала и особенно не пыталась понять, и никто не хотел и не знал, как объяснить ей хотя бы азы православия. Культура, происходящая от слова «культ» и призванная служить мостом между Церковью и «лежащим во зле» миром, занималась,
А азы православия постигались, как правило, лишь за церковной оградой, поэтому «теплохладная» Иоанна, не желающая разобраться в «вопросе вопросов» и легкомысленно связавшая церковь с суеверием, вроде веры в леших и домовых, ни разу даже не открывшая Библию, что лежала у них на полке, была, безусловно, виновна в невнимании к основным вопросам бытия и собственному спасению. Бог оставался для неё непостижной высшей силой, требующей и от людей некоей гармоничной и доброй сущности, приобщившись к которой, можно преодолеть смерть.
О сущности крестного подвига Спасителя и вообще о христианстве она, можно сказать, не имела ни малейшего представления. Это был её грех.
— И была не воцерковлена, и лишена церковных таинств, — подытожил АГ. АХ вынужден был с ним согласиться — да, безусловно виновна власть — в запрете исповедания Христа и Его учения вне церковной ограды, но, с другой стороны, в многонациональной стране, где столько религий, надо было тогда разрешать активную деятельность и других конфессий, и ни к чему хорошему это бы не привело. Кстати, Иосиф начал после войны многое делать в отношении православия, но всё оборвалось с его смертью.
И ещё АХ сказал, что государство в вопросах свободы веры должно соблюдать полный нейтралитет, ибо если кесарь соблазняет своих подданных атеизмом, равно как и использует веру в своих политических целях, он как бы берёт ответственность перед Богом за эти души, находящиеся у него в послушании.
То есть это вмешательство кесаря в дела Божии.
АХ неожиданно сделал очень сильный ход в защиту отделения церкви от государства, обратившись к истории православной царской Руси и призвав свидетельство Льва Толстого:
«В школах учат катехизису и посылают учеников в церковь; от чиновников требуют свидетельств в бытии у причастия. Но человек нашего круга, который не учится больше и не находится на государственной службе, и теперь, а в старину ещё больше, мог прожить десятки лет, ни разу не вспомнив о том, что он живёт среди христиан и сам считается исповедующим христианскую православную веру».
«Началом всего было, разумеется, нравственное совершенствование, но скоро оно подменялось совершенствованием вообще, т. е. желанием быть лучше не перед самим собой или перед Богом, а желанием быть лучше перед другими людьми. И очень скоро это стремление быть лучше перед другими людьми подменилось желанием быть сильнее других людей, т. е. славнее, важнее, богаче других».
— То есть «Бог есть дух, — процитировал АХ, — И поклоняться Ему надо в Духе и Истине». А не «казаться» вместо того чтобы «быть». Свидетель Толстой прекрасно показывает
«Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах. Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство… Не было преступления, которого бы я не совершал, и за всё это меня хвалили, считали и считают мои сверстники сравнительно нравственным человеком». То есть выходило, что лучше «холодность», атеизм, чем «теплохладные» непотребства под маской верующего. Христос пришёл спасти грешников, но «верующих грешников», а «теплохладные», кощунственно именующие себя христианами, вместе с «теплохладным» государством, заставляющим своих подданных «пусть не быть, но казаться», уподобляются строителям Вавилонской башни, когда «лежащий во зле мир» вознамерился всем скопом вскарабкаться на Небо.
АХ сказал, что Небо — обитель избранников, что не раз подчёркивается в Евангелии: «Много званых, но мало избранных» /Мф. 20, 16/, путь туда — тайна великая и сокровенная. Хотя бывали, конечно, в истории случаи особой благодати Божией, вроде массового крещения Руси Владимиром. Но это скорее подтверждающее правило исключение.
Так что неизвестно, что лучше — государственный атеизм, или государственная вера. Наверное «оба хуже». Лучше всего для кесаря, судя по всему, не вмешиваться в «Богово».
АХ сказал, что ему неведомо, сознательно ли избежал Иосиф этого соблазна многих царей, но поскольку Христос — это прежде всего, состояние души, «Путь, Истина и Жизнь», то он вольно или невольно сделал этот Путь ко Христу крестным, многотрудным и истинным, омытым кровью новомучеников. Была очищена от несправедливости, лукавства и фарисейского лицемерия церковная социальная проповедь, о чём пишет свидетель Лев Толстой.
«Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему». /Ис. 40, В/
Снова павшая озлобленная народная душа стала пустыней. Да, церкви были разрушены, но и оставшиеся пустовали, держались одно время лишь на этих самых неприветливых бабулях. Требовалось время и очищение, чтобы восстановить мост между русским православием и народом, переставшими понимать друг друга. Он, этот разрыв, не раз был омыт кровью.
«Ибо так говорит Господь: вот, Я Сам отыщу овец Моих и осмотрю их.
Потерявшуюся отыщу и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и больную укреплю, а разжиревшую и буйную истреблю; буду пасти их по правде». /Иез. 34, 11, 16/
Иосифу предстояло изгнать волков и поставить ограду от хищников.
— Железный занавес и цензуру, — фыркнул AT. — А как же демократия?
— Не забывай, сын тьмы, что Спаситель был приговорен к распятию демократическим путём! Подавляющее большинство кричало: «Распни Его!» «В паровозных топках сжигали нас японцы…», «За счастье народное бьются отряды рабочих-бойцов…», «К станку ли ты склоняешься, в скалу ли ты врубаешься — мечта прекрасная, ещё неясная, уже зовёт тебя вперёд…» Уж конечно, не о банке варенья с корзиной печенья пелось в этих песнях, а о том высоком состоянии души, о том самом освобождении от «похоти очей, плоти и гордости житейской», правящих «лежащим во зле» миром. От унизительной рабской суеты, от губительной самости — самоутверждения вне Бога…