Древнерусская цивилизация. Начало Руси
Шрифт:
Для характеристики среднеднепровской культуры важное значение имеют так называемые древности антов, выделенные в свое время A.A. Спицыным [590] . «Древности» датируются VI – VII вв. и состоят из набора бронзовых и серебряных украшений. В их числе, в частности, обычно привлекают внимание пальчатые, антропоморфные и зооморфные фибулы и другие изделия. Эти предметы встречаются по обоим берегам Днепра, в том числе в качестве особых кладов. Ряд таких кладов был обнаружен на Правобережье в районе рек Роси и Тясмина. Поскольку территория распространения этих древностей не совпадает с областью расселения антов и близка к границам позднейшей «Русской земли», Б.А. Рыбаков называл указанные предметы «древностями русов» [591] . Характерным для этой культурной группы было Пастырское городище в районе Тясмина, на территории которого найдено много фибул и других предметов, датируемых VII – VIII вв. (т. е. уже послеантским временем).
590
А.А. Спицын. Древности
591
Б.А. Рыбаков. Новый Суджанский клад антского времени /КСИИМК, вып. XXVII, 1949. С. 86; его же: Древние русы, СА. T. XVII, М., 1953. С. 42.
В литературе высказывалось мнение (в частности М.И. Артамоновым) о принадлежности Пастырского городища тюркскому населению. Б. А. Рыбаков также отметил наличие на городище предметов, широко распространенных у кочевников. Таковыми являются прежде всего детали украшения пояса. Но специфическим элементом материальной культуры этой территории являются пальчатые фибулы, которых в степи вообще нет. Весомые аргументы против тюрко-кочевнической природы населения, оставившего названные древности, привела также Г.Ф. Корзухина. Она, в частности, обратила внимание на то, что «кочевники никогда не зарывают кладов» [592] . Мнение названных авторов в целом поддержал и П.Н Третьяков [593] .
592
Г.Ф. Корзухина. К истории Среднего Поднепровья в середине I тысячелетия н. э. СА. T. XXII, М., 1955. С. 68.
593
П.Н. Третьяков. У истоков древнерусской народности. С. 75 – 83.
Одной из особенностей Пастырского городища является наличие двух видов керамики: посуда, сделанная от руки, – ее обычно признают славянской, и посуда с лощеной поверхностью, произведенная на гончарном круге. Последнюю М.Ю. Брайчевский связывал с Черняховской культурой (усматривая таким образом прямую преемственность от черняховцев к славянам) [594] , а П.Н. Третьяков считал салтовской, принадлежавшей сармато-аланским племенам [595] . Аналогичная керамика встречается и на ряде других поселений, что может свидетельствовать как о торговых или иных контактах, так и о смешанном составе населения приднепровской лесостепи.
594
М.Ю. Брайчевский. Работы на Пастырском городище в 1949 г., – КСИИМК, вып. XXXVI. М., 1951.
595
П.Н. Третьяков. У истоков древнерусской народности. С. 84.
Определенная близость керамики Пастырского городища с салтовской отмечалась многими специалистами [596] . В литературе высказывалось мнение также об антропологической близости салтовцев и полян [597] . Сам по себе этот факт значителен прежде всего потому, что салтовцы (о чем будет сказано ниже) во многих источниках назывались «русами», и это явно был один из видов «руси», упоминаемых восточными источниками. Но наблюдения эти вызвали сомнения и возражения: салтовцы ближе к аланскому населению Северного Кавказа [598] . Тем не менее и культурные и этнические контакты между Приднепровьем и салтовцами были, видимо, довольно значительными. В этом плане представило бы определенный интерес уточнение: с какими именно группами салтовцев контактировало население Приднепровья? Дело в том, что к периферии салтовской культуры примыкала и область Приазовской Руси.
596
Ср.: Археологія Українськой PCP. T. III. С. 105. Салтовская керамика выявляется и на ряде других поселений (Ср. там же. С. 98). Но на всех этих поселениях имеется и керамика позднечерняховского типа (там же. С. 105.). При этом существенно, что это керамика местного производства.
597
Ср.: В.П. Алексеев. Антропология салтовского могильника (предвар. сообщение) // КСИЭ, вып. 31, 1959; В.В. Седов. Славяне верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970. С. 130. Автор объясняет предполагаемое сходство общим иранским этническим элементом.
598
Т.И. Алексеева. Этногенез восточных славян. С. 256. Ср.: В.П. Алексеев. Происхождение народов Восточной Европы. С. 190 – 192. Автор признает справедливым уточнение Т.И. Алексеевой, но не исключает возможности участия славянского населения в сложении салтовцев.
Выделяя специфическую область «древностей русов», Б.А. Рыбаков подчеркивал их южные, причерноморские связи и не обходил западноевропейские аналоги. «Древности русов, – отмечал он, – это личные уборы воинов и их жен, живших на границе степи и связанных постоянными и прочными связями с боспорскими городами, с южными разноплеменными военными союзами, полем деятельности для которых были степные просторы Причерноморья, Северного Кавказа, долины Дуная, равнины Ломбардии, Средней Франции и Испании. Древности русов по своему характеру очень близки к вещам предмеровингского стиля Западной Европы, что объясняется, разумеется, не готским или лангобардским происхождением приднепровских фибул и поясных наборов, а давно доказанным формированием этого стиля в Приднепровье. К берегам Понта издавна тянулись выходцы из различных славянских племен» [599] .
599
Б.А. Рыбаков. Древние русы. С. 62.
П.Н. Третьяков иначе подошел к вопросу об истоках этих древностей: он акцентировал внимание на перерыве традиции между Черняховским и славянским временем. В результате же пальчатые фибулы лишались каких-либо генетических связей. На перерыве традиции акцептировала внимание и Г.Ф. Корзухина.
В связи с развернувшейся дискуссией важными оказались наблюдения и замечания немецкого археолога И. Вернера. Он не без оснований отметил положительное качество стороннего взгляда: ученый «может посмотреть на проблему со стороны в целом, вне административных границ, и может подойти к проблеме даже шире, чем непосредственно занятые ей ученые, с учетом общеевропейской обстановки, и попытаться со своих позиций внести в исследование новые методические приемы» [600] . И этот взгляд, действительно, оказался интересным, хотя и не вполне новым. И. Вернер, в сущности, поддержал идею П.Н. Третьякова о славянском «исходе» с севера из области верховьев Днепра. Черняховская культура представлена им однозначно германской (готской и гепидской), и исчезновение ее связывается им с передвижениями готов. В то же время он, подобно Б. А. Рыбакову, указал на причерноморские истоки приднепровских пальчатых фибул, отмечая, что «генетически они связаны с пальчатыми фибулами крымских готов, гепидов и южнодунайских германских групп на византийской территории». Полагая, что «литые бронзовые фибулы с поселений и из кладов связаны по форме с германскими типами V и VI вв.» и допуская, что «вариант так называемых днепровских пластинчатых фибул, изготовленных в одночастной глиняной форме, по внешнему виду мог быть даже сравнен с пластинчатыми фибулами самой поздней Черняховской фазы», И. Вернер однако, уходит от вывода о преемственности. Он придает особое значение тому, что «все эти одиночные фибулы выполняли в женской одежде совершенно иную роль, чем носившиеся на плечах германские пальчатые фибулы». «На периферийных территориях, – подчеркивает автор, – как следствие экзогамных браков такого рода фибулы, встречаясь единично в трупоположениях времени около 600 г. …, всегда лежат поодиночке на тазу погребений» [601] .
600
И. Вернер. К происхождению и распространению антов и склавенов., СА, 1972, № 4. С. 103.
601
И. Вернер. К происхождению и распространению… С. 104, 108.
Не рассматривая здесь идеи И. Вернера о славянском «исходе» с верховьев Днепра (отчасти, но только отчасти, это, видимо, так и было), обратим внимание на некоторые факты, которые в построении автора имеют периферийное значение. Прежде всего имеет значение указание на ареал распространения «германских» и приднепровских фибул. «Германские» фибулы широко распространены в области Подунавья, особенно в его левобережной части. Находки подобного типа имеются и в Приднепровье (район Пастырского городища) и, что особенно любопытно, в Мазурии и некоторых других западно-балтийских областях (Пруссия, Корсь). Приднепровские фибулы также имеются на Дунае, но зона их распространения уже: они встречаются на Среднем Дунае (в Венгрии). Аналогичные фибулы попадаются также в Крыму (район Суук-Су), на Средней Оке и отдельные находки также в Прибалтике [602] .
602
Там же. С. 104 и 105 (карты распространения фибул первого и второго типов).
Факты, мобилизованные И. Вернером, несомненно, давали пищу для размышлений. Они подкрепляли мнение Б. А. Рыбакова и некоторых других ученых об определенной преемственности между Черняховским и позднейшим временем в лесостепной зоне Приднепровья. Только определение «германский» должно было сразу замениться на менее обязывающее «Черняховский». Данные И. Вернера укрепляли также мысль о том, что черняховское население в составе гуннского объединения просто ушло с прежней территории на левобережье Дуная. Небольшая часть его осталась (или позднее вернулась), видимо, только на северной лесостепной окраине Поднепровья. Здесь старые традиции преломляются под влиянием новых условий и в результате сложных взаимоотношений с иными, в том числе вновь прибывшими группами населения.
Интересно наблюдение И. Вернера о двух способах закалывания фибул: на плече у одних и на поясе у других. Эндогамными браками этого явления, очевидно, не объяснить, тем более что закалывание на поясе встречается в трупоположениях различных территорий: в Приднепровье, Венгрии, Подболотье у Мурома. Скорее можно говорить либо об иной «моде», либо об особой этнической группе, существовавшей уже в рамках Черняховской общности. Примечательно, что родственные приднепровскому населению этнические группы имелись, возможно, также в Крыму и в области западных балтов. Какая-то часть этого населения оказалась также на Среднем Дунае. Для VI – VII вв. гораздо труднее предположить налаженные торговые контакты, чем физическое расчленение родственных племен. Но и торговые контакты могли сохраняться только в случае сохранения каких-то прочных традиций, которые в этот период были в основном родственными. Если исключить район Средней Оки (для объяснения этих связей данных слишком мало), все остальное как-то пересекается с ареалом распространения этнонима «Русь».
Таким образом, не только антропологические данные, но и определенные элементы материальной культуры свидетельствуют о сохранении в Среднем Поднепровье Черняховского населения, именно его группы, уходящей корнями в глубокую древность. Это население оказывается либо в родственной, либо в культурной связи с отдельными этническими группами Крыма, Восточной Прибалтики, Среднего Дуная. В свете этих фактов стоит взглянуть и на салтовскую керамику: она сама может быть результатом воздействия Черняховской периферии.