Древнерусская литература. Библиотека русской классики. Том 1
Шрифт:
Поэзия была придворным, аристократическим искусством, но и массовая литература XVII века совершает художественные открытия. Практически отменяется запрет на смех. Древняя Русь — за редчайшим, единичным исключением («Слово» Даниила Заточника) — не знала «смеховых» текстов, а в «бунташном» столетии они образуют целую группу. Это анонимные повести, адресованные «простецам». Они посвящены ограниченному кругу тем (продажное и пристрастное судопроизводство, пороки духовенства, нелепые обычаи иноземцев), вышучивают нравы пьяниц, семейные скандалы и т. п. Однако нельзя забывать, что и здесь сходство с современной сатирой лишь поверхностное. Так, в «Повести о Шемякином суде» действует судья-взяточник, но неизвестному автору важно не столько обличить злоупотребления, сколько изобразить череду анекдотических приговоров, где преступление и наказание комически уравнены.
Персонажи «смеховых» повестей населяют не реальную
Любовно-авантюрные повести, подобно «смеховым», представляют собой «новизны» XVII века и тоже обращены к широкой аудитории. Они, как и «смеховые» повести, анонимны, язык их прост, действующие лица — не воины-князья и праведные монахи, а люди «неважные»: купцы, бедные дворяне со своей повседневной жизнью, которых волнует не Русь или православие, но любовные интриги, деньги, карьера.
Герой позднейшей «Повести о Фроле Скобееве» — худородный дворянин, сутяга, стремящийся разбогатеть во что бы то ни стало. Скобеев полагается только на «фортуну и карьеру». Безнравственный и пронырливый, он — вместо наказания и посрамления за свои пороки — обретает в финале повести немалое состояние и высокое положение. Примечательно, что автор повести не осуждает своего героя ни с религиозной, ни с нравственной точки зрения; создается впечатление, что энергия и предприимчивость искупают в его глазах все недостатки.
Однако самое важное заключается в том, что Фрол Скобеев (как и судья Шемяка) — вымышленный персонаж. Использование вымысла, характерное для «смеховой» и любовно-авантюрной повести, отменяет важнейшие принципы древнерусской литературы. Вместо религиозных ценностей на первый план выходят светские, вместо установки на действительный факт — право на фантазию, вместо поучения — развлечение. Если же учитывать, что одновременно возникает светская поэзия и создается отечественная школа стихотворства, то правомерно констатировать: художественные произведения XVII столетия, в отличие от сочинений XI–XIII веков, уже вполне соответствуют современным представлениям о том, что есть литература. Они во многом предваряют литературу XVIII века, без них формирование культуры эпохи Просвещения невозможно и непонятно. И хотя — после кардинальных реформ Петра I — отечественная словесность пойдет по совсем иному пути, древнерусская литература останется ее основой и неотъемлемой составной частью.
Михаил Одесский
[1] Книга адресована самой широкой читательской аудитории, поэтому литературные произведения XI–XVI вв. печатаются в переводе на современный русский язык, и только произведения XVII в., написанные на более близком нынешней норме языке, — в оригинале. Тексты сопровождаются справочными статьями и комментариями, а также сжатой информацией о том, насколько точно сохранившиеся рукописи передают древние литературные памятники.
1
Следующие три абзаца в оригинале книги начинают Комментарий (страница 671 оригинального издания) — прим. верстальщика.
Произведения и их переводы даются по авторитетным изданиям, которыми богата отечественная научная традиция. Это, прежде всего, книжная серия издательства «Художественная литература» — «Памятники литературы Древней Руси» (т.1–12, 1978–1994) и серии издательства «Наука» — «Библиотека литературы Древней Руси» (т.1–6, 1997–1999), «Литературные памятники». В данных изданиях можно получить дополнительные сведения о публикуемых произведениях.
Книга снабжена аннотированным именным указателем, в котором упоминаются наиболее известные деятели русской истории и культуры того периода и те иностранные, которые так или иначе с ней связаны. Имена библейских персонажей и текст Священного Писания не комментируются.
Литература XI–XIII веков
2
Текст печатается по изданию:
Библиотека литературы Древней Руси. Т.1: XI–XII века. СПб., 1997.
«Слово о Законе и Благодати» — древнейшее оригинальное произведение Русской литературы. Упомянутые в тексте реалии позволяют датировать его 30–40 гг. XI в.
Иларион, автор «Слова», был человеком, близким великому князю киевскому Ярославу Мудрому. Ко времени произнесения «Слова» он — священник церкви святых Апостолов в дворцовом селе Берестово под Киевом. Позднее Илариона — первым из «русинов» — поставили в киевские митрополиты (1051 г.). Достоверных сведений о дальнейшей его жизни нет. Объем литературного творчества Илариона вызывает споры специалистов: на гипотетических основаниях ему приписываются и другие сочинения (исторические, канонические), имеющие большое значение для культуры Древней Руси.
В «Слове о Законе и Благодати», как это часто бывает в торжественной проповеди, рассуждение на общие богословские темы призвано помочь осмыслению конкретного религиозно-политического события. Первая часть произведения посвящена сопоставлению иудаизма (Закона) и христианства (Благодати). Автор утверждает, что христианство, в отличие от язычества, есть религия истины, а в отличие от иудаизма — религия любви, открытая всем населяющим землю народам («языкам»). Вторая часть повествует о распространении христианства на Руси, среди бывших язычников, и прославляет князя Владимира Святославича, крестившего свой народ. Завершается проповедь панегириком сыну и продолжателю дела Владимира — Ярославу Мудрому, покровителю Илариона.
Перевод на современный русский язык сделан по рукописи второй половины XV в.
3
С. 17. …великому князю нашему… — В оригинале Иларион называет Владимира Святославича «каганом», используя хазарский титул верховного правителя.
Господи, благослови, Отче.
«Благословен Господь Бог Израилев», Бог христианский, «что посетил народ свой и сотворил избавление ему»! Ибо вовсе не попустил творению своему пребывать во власти идольской тьмы и погибать в служении бесовском. Но прежде скрижалями и законом оправдал род Авраамов, затем же сыном своим спас все народы, Евангелием и крещением путеводя их в обновление возрождения, в жизнь вечную.
Восхвалим же и прославим его, непрестанно восхваляемого ангелами, и поклонимся тому, кому поклоняются херувимы и серафимы! Ибо, призирая, призрел на народ свой. И не посредник, не ангел, но Сам спас нас, не призрачно придя на землю, но истинно, плотию пострадав за нас — и до смерти! — и с собою воскресив нас.
Ибо, в плоть облекшись, к живущим на земле пришел, распятие же претерпев и погребение, к пребывающим в аду сошел, да и те, и другие, — и живые, и мертвые, — узнают <день> посещения своего и пришествия Божия и уразумеют, что Он — всемогущий и всесильный Бог живых и мертвых.
И кто столь велик, как Бог наш? Он, «един творящий чудеса», уставил закон в предуготовление истины и благодати, чтобы <пестуемое> в нем человеческое естество, уклоняясь от языческого многобожия, обыкло веровать в единого Бога, чтобы, подобно оскверненному сосуду, человечество, будучи, как водою, омыто законом и обрезанием, смогло воспринять млеко благодати и крещения.
Ведь закон предтечей был и служителем благодати и истины, истина же и благодать — служитель будущего века, жизни нетленной. Ибо закон приводил подзаконных к благодатному крещению, а крещение провождает сынов своих в жизнь вечную. Моисей ведь и пророки проповедали о пришествии Христовом, Христос же и апостолы — о воскресении и жизни будущего века.
Поминать же в писании сем и пророческую проповедь о Христе, и апостольское учение о жизни будущего века излишне было бы и похоже на тщеславие. Ведь излагать здесь то, что в иных книгах писано и вам ведомо, есть признак дерзости и славолюбия. Ибо не несведущим мы пишем, но с преизбытком насытившимся книжной сладости, не враждующим с Богом иноверным, но истинным сынам его, не чуждым, но наследникам Царства Небесного. И повествование наше — о законе, данном Моисеем, и о благодати и истине, явленной Христом, и о том, чего достиг закон, и чего — благодать.