Древние Славяне. Соль. Книга первая. Крещение
Шрифт:
– От, в чём наши девки на Масленицу, на смотринах будут удивлять! – Обрадовался Ведогор. Он взял из рук племянницы сапоги. – Это же стоит целую корову.
– Две, – уверенно заявила Домослава, забирая сапоги у мужа. – Тут помимо кожи с двух свинух, ещё сколько пошло на стельки бычьей срезки. – Повернув перед глазами подарок, она восхитилась. – В два ряда жилами прошиты. И вышивка, и бусины… княжеская одежда… И тулово держат, – прощупав кожу, она заключила: – Береста вложена для стояния. В богатые дома девок замуж отдадим…
Деревня
Сняв петлю с калитки, во двор вошла Любаша.
– Вечер добрый, – проговорила она, не отрывая взгляда от оленёнка на волокуше. – Вот, зашла по-родственному, всё-таки муж мой, Ратибор, тебе, Домослава, двоюродным братом приходится. Помощь нужна?
– Нужна! – Резко ответила хозяйка. – Других родственников от мяса отгонять! Полдеревни сейчас на запах слетится.
Нахмурившись, Любаша положила руки на выпирающий из-под короткой шубки большой живот.
– Грех её обижать, – тихо, но настойчиво сказала Василиса. – На сносях она.
– Я тоже, – чуть тише проговорила Домослава. – Я тоже со следующего месяца буду на сносях.
Не считая нужным влезать в женские разговоры, Ведогор заворчал, примиряя женщин.
– Чего время теряем? Завози, супружница и ты, Любаша, на задний двор волокушу, к навесу для свежевания. – Забрав у Домославы сапоги, он протянул их вверх, на крыльцо, Василисе. – А ты снеси обнову в дом.
С мужем спорить Домославу не учили, и она смирилась с его решением, тут же шлёпнула себя ладонью по лбу.
– Погоди, Ведогор, там бабские тряпки висят.
– Тьфу ты, нечисть какая… – Свояк Васи плюнул перед собою, затем за левое плечо, – Беги, Васька, занавешивай.
В один прыжок Вася проскочила в сени, к берестяному ларю. Откинула крышку, достала четыре куска грубого полотна, а на остальные сверху положила сапоги. И тут же, чуть не упав, выскочила на задний двор через тёмный выход.
За домом, на малых кровяных вешалках, мотались стираные тряпки. Как часто бывает, у женщин, живущих вместе, месячные у них приходили одновременно.
Накрыв тканью замёрзшие на морозе тряпки в неотстиранных разводах, Василиса обтёрла руки снегом.
– Идите! Спрятала от глаз и звериной крови! – Крикнула она и, глянув на стемневшее небо, стала утаптывать снег перед столбами для свежевания скотины.
На зимней стороне дома, на стене сушились распяленная шкура медведя и трёх волков. Шкуры защищали скотный двор, пристроенный к дому от ветра и избавлялись от блох. Медведя добыл ещё отец Василисы, Богуслав.
Навес для свежевания был сделан из двух сосновых брёвен, подпиравшихся с трёх сторон деревяшками поменьше. Сверху перекладиной служил обтёсанный ствол осины, зажелтевший от времени. А над перекладиной, под сугробом снега, серела узкая крыша. Рядом с навесом стоял широкий пень для обработки добычи, чуть дальше пестрел в снегу большой каменный валун, размером с телёнка. Вытащить его со двора за последние лет сто не смогли, и Ведогор приспособил валун для заточки ножей.
С тёмного выхода из дома, боясь поскользнуться, спустилась Годислава, держа в охапку горшок с углями. Поставив его на разделочный пень, достала из-за пазухи кожаный чехол с ножами. Передавая его Ведогору, быстро вынула из кармана передника берестяную плоскую бутыль с крепким ягодным вином, и свояк в пять глотков влил её в себя, запрокинув голову.
К разделочному пню волокушу с оленёнком притащила Домослава. Из скотного двора послышались тревожные блеяние овец, козье мекание и рёв кабанчика.
– Чувствуют, светлые души. – Строгим взглядом Домослава заметила ничего не делающую, по её мнению, невестку. – Годя, хватит топтаться, разводи костёр.
– Ага, – согласила та, и сложила приготовленные дрова в шалашик, сухую бересту всунула в середину. Быстро высыпала на неё тлеющие угли. Огонь сразу же занялся.
К каменному валуну подошел Ведогор и, смахнув снег, стал точить ножи, выбивая искру.
В стороне стояла Любаша.
– Кадушки для кишок принеси! – Приказала Домослава Любаше, скребя пень для разделки. – Они под навесом, сразу за летним нужником!
– Бегу! – на ходу отвечала родственница.
– Вася, метнись в дом за тёплой водой, что в вёдрах у печи! – Продолжала указывать Домослава, и Василиса побежала к заднему крыльцу. За нею похромала мама, но Домослава крикнула свояченице в спину. – А ты, Годя, не ходи! Опять на ступенях навернёшься, итит твою ленивую.
И все говорили взбудораженными голосами, весёлыми от удачи. Ещё бы! Мясо в доме об эту пору! Небось, вся деревня прислушивается и завидует.
А зимняя ночь всё гуще темнела, и следовало торопиться.
– Больше дров бери! – Кричал Ведогор в сторону поленницы, где Годя накладывала на санки дрова. – Чтоб и видно было, и руки не помёрзли.
– А одного костра хватит? – решила вставить Годислава и своё слово в общее дело. – Может, второй и третий? А то морозец крепчает.
– Три, оно, конечно, лучше, – согласился свояк и повернулся к запыхавшейся соседке держащей сложенные одну в другую кадушки. – Любаша, помоги Годе. Домослава, хватит скрести пень, сотрёшь до земли.
Войдя в комнату, Вася застала разделку белок. Бабуля ловко надрезала шкурки у лапок и под хвостом. Шкурку снимала цельной, и тут же нанизывала через глазки на верёвку. Оставшуюся тушку легко надрезала и потрошила, отложив в специальную плошку с крышкой желчный пузырь, на скворчащую сковородку потрошки и желудок, а сами тушки в горшок с водой, стоящий в печи.
– Тебе сегодня положены желудки, – с удовольствием ворчала Снежана. – Добытчица ты моя.
– Ба, я только два съем. – По комнате пошел запах жареных орехов и хвои, того, чем питались белки. – Два тебе, остальные оставим Соте.