Древний инстинкт
Шрифт:
Потом молча достала из кармана жестко накрахмаленного, стоявшего колом на ее женственной и округлой фигуре халата ярко-желтый, из плотной бумаги конверт и протянула Лене.
…Лена поблагодарила ее и даже не стала ни о чем расспрашивать – откуда она знает Ольгу и что может быть в этом пакете. Внутри ее все страхи, слившись, замерли, затаились и ждали, ну что, что же окажется в этом желтом конверте? Интересно, Ольга рассказывала ей, Вите, о ней, Лене Репиной? Вопросы, вопросы… Конверт жег руку. Может, дождаться Володю, и они вместе распечатают его, прочитают? А что, если там обыкновенные документы на этого мальчишку?
Можно было, конечно, вернуться домой, устроиться среди сервизов, ковров и подушечек, свернуться калачиком и дожидаться возвращения Русакова. Но вытерпит ли она?
Лена шла по бульвару, щурясь на солнце, и чувствовала, как предательская дрожь подкатывает к желудку. Что это, тошнота? Ее мутило, ноги подкашивались. Еще немного, и она упадет, рухнет без сил на горячий асфальт в своем светлом костюме (и зачем только надела его и эти узкие туфли, этот золотой браслет и эти коралловые бусы). Все давит и мешает дышать. И еще тугая прическа. Волосы стянуты кверху, заколоты шпильками. Одно точное движение – и скальп будет снят победителем…
Она села на свободную скамейку, разулась, расстегнула верхнюю пуговицу жакета, сняла бусы и браслет, сунула их в сумку. Распустила волосы, тряхнула ими. Ну вот, теперь можно жить дальше. Глубоко вздохнула.
Дрожащими ледяными пальцами вскрыла конверт
«Лена, привет. Это письмо ты получишь, когда то, что называлось прежде моей совестью, догрызет меня до последней косточки. Не знаю, какие обстоятельства заставят меня попросить Виту передать тебе это письмо, но сама отдать его тебе я все равно не посмею. Думаю, что сбегу из Москвы, лишь бы только не встречаться с тобой, чтобы не видеть твоих глаз, твоих губ… А потом ты сама решишь, как тебе поступить…
Постараюсь изложить коротко. Значит, так. Я бы могла прикинуться несчастной интернатовской девчонкой, сироткой с травмированной психикой, тем более что письмо-то ты получишь из рук Виты, директрисы интерната. Нет, все было не так. Я росла в благополучной семье, с уроками фортепьяно в течение семи нудных лет, зимними катками, с пожеланиями спокойной ночи родителями, мальчиками на танцах, вздохами на скамейках в Сокольниках… У меня все было. И родители мои не погибали в автокатастрофе, и бабушки и дедушки у меня были, и подмосковная дача с громадными елками у веранды, и пирожки с капустой на ужин, и птицы по утрам. Я росла счастливым и веселым ребенком, хорошенькой девочкой, закончила школу без троек, училась в институте. Непонятно, как из меня могло вырасти такое чудовище. Так вот. Была у меня двоюродная сестра, Света. Нормальная девчонка, красивая даже. Вот только у нее один физический недостаток был. Одна нога короче другой. Ты видела ее фотографию у Бессонова дома. Светка любила одеваться во все спортивное, чтобы все думали, будто она спортсменка и что у нее подвернулась (растянула, сломала, вывихнула, выбирай сама) ее бедная прелестная ножка. Познакомилась она с красивым парнем, как ты понимаешь, Дмитрием Бессоновым. Уж как она его любила, жуть. Он был, между прочим, ее первым мужчиной. Время шло, пора бы ее ножке было поправиться, а ей – перестать хромать, но куда эту хромоту-то спрячешь? Пришлось признаться мальчику, что вот, мол, так и так. Это я рассказываю с ее слов. И показалось Светке, что Бессонов охладел к ней после того признания. Что стали они реже встречаться, и он ведет себя так, словно не знает, как бы ей поделикатнее намекнуть на то, что он не собирается и дальше с ней общаться.
Она тогда чуть с ума не сошла, постоянно ревела, а я ее, дурочку, утешала. Я очень любила ее и готова была ради нее на все. Мне казалось несправедливым, что природа распорядилась сделать ее хромоножкой. Хотя я убеждала ее, что как только мы с ней повзрослеем и заработаем денег, то ей сделают операцию, она не верила. Да дело даже не в этом. Не в хромоте. Она была хромая внутри себя, не верила в то, что ее могут полюбить и такую. И вот тут жизнь преподносит ей подарок. Бессонов уезжает в командировку, и за ней начинает активно ухаживать один его приятель. Он внешне нисколько не хуже Бессонова, у него была своя, мужская красота, но самое главное – он влюбился в Светку без памяти. Как он за ней ухаживал, это надо было видеть! Красиво, как в книгах или кино. Она прямо вся расцвела. А ведь она этому Сергею сразу сказала про свою ногу, не любила, потому и рассказала. Ей было все равно. А он после этого словно еще больше стал ее любить, прямо-таки на руках носил. И ведь знал, что она девушка Бессонова. Кроме того, выяснилось, что Светка беременная. А тут этот парень, Сергей, делает ей предложение. Пойми, ей, в ее положении, отказываться было невозможно. Решалась ее судьба. И она выходит замуж! Мы справляем свадьбу! Бессонов уже давно вернулся из командировки, в Москве, но ходит почему-то как пришибленный. Вроде как оскорбили его, унизили. Это потом я узнала от Дмитрия, что он любил Свету, а все, что она наплела мне про их редкие свидания и про его холодность, чушь. Он любил ее и после того, как она вышла замуж за Сергея. Он страдал, но поделать уже ничего не мог. А среди знакомых поползли слухи, что это он бросил Светку из-за ноги. Между тем Светка продолжала жить с Сергеем. Он выпивал, денег в доме не было, Светка отдала маленького сына Мишку в интернат, но часто забирала домой, особенно когда появлялись деньги. Она работала бухгалтером в какой-то конторе, получала мало. Через несколько лет родился еще один ребенок, Гришенька. Сергей сразу после этого подался на Дальний Восток, на заработки – вроде на плавучий рыбный завод, да и пропал, исчез…
Я первое время пыталась помогать Светке, давала денег, у меня они были. Но потом у меня начались серьезные проблемы. Я стала пить. Как очнусь – сразу к Светке. Не жизнь была, а какой-то кошмар. Никак не могла остановиться. Я поссорилась с родителями, добилась от них однокомнатной квартиры и ушла из дома. Как говорится, мосты все сожгла. Ты не представляешь, какие у меня хорошие родители. И тут на меня сваливается такое… Словом, прихожу я после запоя к Светке, а она мертвая лежит, по ней мухи ползают, и Гришенька уже без сознания, голодный, мокрый… Врачи „Скорой помощи“ сказали – у нее был сердечный приступ. Мальчишку я забрала к себе. С Витой договорилась, что он будет числиться в интернате (Вита – моя хорошая знакомая), а на самом деле станет жить со мной. Я и пить перестала. В Светкину квартиру пустила квартирантов, на эти деньги мы с Гришенькой и жили. Скромно, но жили. Я навещала и Мишу, приносила ему в интернат конфеты, яблоки, когда деньги были. И вдруг я узнаю, что Бессонов стал известным дизайнером, богатым человеком, что собирается жениться. Я увидела его вместе с девушкой, с тобой, Лена, и такая меня вдруг злость взяла… Ведь это же из-за него, негодяя, моя сестра вышла замуж не по любви, из-за него у нее вся жизнь наперекосяк пошла… Я стала следить за вами, хотела вырастить в себе чувство такой ненависти, чтобы придумать такой финт, такой ход, в результате которого оба мои мальчика (Светкины дети) были бы пристроены, получили хорошее образование, словом, устроить их жизнь, а заодно и свою. Но как это можно сделать? Только выйдя замуж за Бессонова. Но у него такая красивая девушка, с ровными, ослепительной красоты ножками, просто куколка… Вот я и подумала: а что, если эти твои ножки, Лена, точнее одну, подрезать, сделать так, чтобы и ты стала хромой, и чтобы Бессонов тебя бросил, как он бросил Светлану? Ведь если тогда, когда он еще учился, ему было стыдно появляться в обществе с хромоножкой, то уж теперь, став известным человеком, он тем более не женится на калеке. Но как это сделать? Сначала я просиживала в библиотеке медицинского института, читала специальную литературу, чтобы понять, какое именно повреждение следует сделать на твоей ноге, чтобы у тебя были серьезные проблемы при ходьбе…»
Лена нервным движением сжала листочки письма и с каким-то особым чувством посмотрела на свои ноги. Даже вытянула их перед собой и, зажмурив глаза, представила себе одну из них, почему-то правую, изрезанную, покалеченную, с торчащей розоватой костью… На этот раз ей не было холодно, щеки ее горели. Она вернулась к письму, стараясь извлечь из него не столько пищу для эмоций, сколько пусть шокирующие, но факты!
«Там же, в библиотеке, я познакомилась с одним парнем, но он недолго был моим любовником… Странный был парень, умер от передозировки… Потом ты узнаешь, почему я о нем вспомнила. Так вот. Я придумала способ, как сделать
А вдруг бы Бессонов, видя меня постоянно рядом с тобой, влюбился бы в меня, и тогда мне не пришлось бы заниматься членовредительством… И я придумала эту историю с Собакиным. С которым я, конечно же, даже не была знакома. Но ты купилась на нее, поскольку и сама была в то время влюблена. Гришеньку я оставила с соседкой, пообещав хорошо заплатить ей за это. Итак, я стала жить у тебя. И что я увидела? Счастливую пару! У вас было все отлично. Бессонов даже не замечал меня, сколько бы я ни старалась привлечь к себе его внимание. Вы собирались пожениться. Ты просто сияла… И тогда я потихоньку стала пить. Из твоих запасов, кстати. Я целыми днями торчала в твоей квартире, не зная, чем себя занять. Стала читать. Выпью хорошей водочки и читаю. А перед твоим приходом сажусь возле окна с биноклем, чтобы ты видела, как я страдаю… Так я начала читать Гюго… Нетрудно догадаться, какие мысли меня посетили однажды, когда я была в сильном подпитии. Что там нога, когда можно изуродовать лицо! Поверь, когда я думала об этом, конечно, не Гюго своими героями меня вдохновил, нет, а образ моей сестренки Светки. Сама не знаю, как это получилось. Подсыпала я тебе этого порошка, ты отключилась. Я приняла изрядную дозу не то виски, не то водки, достала фотографию Светки и распахала тебе ножницами рот. Ты, Леночка, ничего не чувствовала… Ты спала, и я спала… А когда проснулась, убежала. Поняла, что натворила… И понеслась эта круговерть… Мы выкрали с тобой деньги у Константинова. Мне понравилось, как решительно ты действуешь, да и вообще, я потом уже сто тысяч раз пожалела, что сделала с тобой… Но я добилась главного – вы с Бессоновым прекратили всякие отношения. Причем инициатива этого разрыва принадлежала тебе! Ты не хотела, чтобы он видел тебя в таком виде… Теперь я владела ситуацией, ведь я была в курсе расследования и вообще всего, что вокруг тебя происходило! Кроме того, у меня появилась возможность часто видеться с Бессоновым. А потом надо было создать видимость существования маньяка, чтобы только отвлечь всяческие подозрения от Бессонова, чтобы ни одна душа не догадалась, что преступления (я еще смутно представляла себе, сколько их будет) связаны именно с ним. Я сначала собиралась порезать только тебя, но потом следователь сам подкинул мне идею (он разговаривал с тобой в палате, а я подслушивала под дверью), задав тебе вопрос, встречаешься ли ты с мужчиной… Он предположил, что это преступление похоже на месть и связано с женщиной-соперницей… Не такой уж он и дурак, этот Свиридов… Мне просто необходимо было подсунуть ему мужчину, вокруг которого закрутились бы преступления, и первой жертвой оказалась ты… Константинов, которого мы грабанули, был просто идеальной кандидатурой. Интересный мужик. Бабник. И женат был, и любовница имелась, и уже новой любовницей обзавелся, да и к тебе клеился… Все это я узнала от его маникюрши, можешь себе представить… Маникюрши о своих клиентах много чего знают! Я же сама какое-то время маникюршей работала, когда еще руки не тряслись… Подменила сначала маникюршу Татьяны, пришла вместо нее к бывшей любовнице Константинова, мы с ней кофе выпили, ну она и отключилась… У меня с собой бутылка коньяка была. Я достала фотографию Светки, выпила хорошенько и порезала девушку… Но очень аккуратно. Потом нитками зашила, этого я и сама себе уже не могу объяснить. Но получился почерк преступника! После этого привела все в порядок, чашки вымыла, вытерла насухо, убрала в шкаф. И ушла… Так и слепила из Константинова рокового мужчину… Потом была Фруманша. Я позвонила, она не хотела открывать. Сказала, что если мне что-то надо, то я могу сказать и через дверь. Ну, я и сказала, что жду от Ефима ребенка, что мне просто необходимо поговорить с ней, как с женой, чтобы определиться, оставлять его или нет… Она сразу же открыла. Мы поговорили с ней по душам. Я сказала ей, что не люблю ее мужа, что у нас с ним все несерьезно, что он любит только ее, Тамару, а потому готова сделать аборт, если они с Ефимом заплатят мне хотя бы тысячу долларов… Какие вопросы? Да хоть две, лишь бы ее Ефима оставили в покое. Выпили кофейку. А когда она отключилась, я ее осторожненько так выволокла из квартиры и устроила этажом выше, где никто не живет. Маляр, который мог бы мне помешать, работал, к счастью, двумя этажами ниже и ничего не видел и не слышал. Он музыку по приемнику слушал. Ты можешь спросить, не жалко ли мне было ее? Сытая, раскормленная баба, муж прекрасный, просто обожает ее… А при мне всегда фотография Светы. Пойми ты, ее уже нет, а Фруманша переживет… К тому же я тогда искренне раскаивалась, что сотворила такое с тобой… Мне надо было как-то по-другому действовать, может, просто поговорить с Бессоновым по-хорошему, все объяснить, попросить помощи… Но не могла я тогда с ним разговаривать по-хорошему, я за Светку на него была обижена.
Теперь Роза Цыбина. Кто-то из моих подружек рассказывал эту душещипательную историю про старую тетку, у которой в любовниках молодой парень, Константинов. Я сначала так и подумала, что однофамилец, ну откуда нашему Константинову взять столько сил, чтобы обслуживать еще и старуху?! Оказывается, его тоже Валерием зовут. Вот так я и влипла с этой Цыбиной. А ведь хотела все на нее свалить, она у меня должна была крайней остаться, и книг ей накупила, и ножниц, и через одну девчонку, которую подцепила на вокзале, переправила все это барахло в ее дом. Она справилась с заданием блестяще. Отработала свои сто баксов. У Розы домработница продажная и ненавидит ее. Все эти книги, страшные раны, ножницы, да и вообще сам образ Гуинплена – бутафория, пусть психиатры копаются в причинах, заставивших преступника резать лица… Но сколько жути я навела на людей!
А потом наступил день, когда мне надо было решиться на самый главный, отчаянный поступок. Не могла же я остановиться на какой-то там Фруманше, мне необходим был блестящий, неожиданный финал, который разом сломал бы всю сложную конструкцию расследования. Надо было покалечить женщину, совсем не имеющую отношения к Константинову. Кроме того, необходимо было обезопасить себя и заставить наконец этого негодяя жениться на мне. Непонятно? Однажды ночью, когда Бессонов спал в твоей квартире, на вашей, так и не ставшей супружеской, кровати, я легла рядом. Я была абсолютно трезвая. Я взяла ножницы и… отхватила себе ухо. Боль была невероятная. Это вы ничего не чувствовали, пока я вас резала… Но должна же была я заплатить за все то, что давал бы мне брак с Бессоновым! Отрезав ухо, я положила окровавленные ножницы на подушку рядом с Дмитрием. Вот, собственно, и все. Он проснулся, увидел меня с отрезанным ухом и поверил в то, что это он маньяк. Он оказался очень внушаемым, впечатлительным человеком. Я предложила ему сделку. Он женится на мне, берет меня с ребенком (тогда я рассказала ему лишь об одном своем сыне), а я за это молчу. До гробовой доски. Да, чуть не забыла. Я сказала ему, что ты потому не хотела его видеть, что с самого начала подозревала его…