Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)
Шрифт:
Вопрос о начале железного века в Китае принадлежит к числу не вполне ясных. Уже в IV в. до н. э. железоделательное и даже, быть может, высококачественное сталелитейное производство были достаточно широко распространены в разных районах страны. Однако на рубеже Чуньцю — Чжаньго, т. е. VI–V вв. до н. э., железо в Китае было еще редким, едва известным металлом [159] . И хотя некоторые современные специалисты, прежде всего археологи, настаивают на том, что с железом (пусть вначале метеоритным) китайцы впервые познакомились еще в шанское время (см. [53, с. 98–105]), до конца VI в. до н. э. железо было редкостью. О том свидетельствуют скудость археологических находок (считанные изделия —
159
5 Попытки представить дело иначе и тем более приписать китайцам изобретение плуга с железным наконечником в VI в. до н. э. [238, с. 5] несостоятельны. Археология этого не подтверждает. Нет оснований для утверждения о развитии железоделания в период Чуньцю, о чем пишет Ян Куань [141]. В лучшем случае конец этого периода был началом энергичного проникновения в Китай весьма развитой металлургии железа, которая в последующий период — Чжаньго — уже была хорошо известна.
Только на рубеже Чуньцю — Чжаньго железо в Китае уже было известно и, видимо, начинало достаточно быстрыми темпами распространяться. Использовалось же оно не для изготовления сосудов с надписями, а для оружия (стальные мечи впервые, по преданию, были изготовлены в царстве У в годы правления Хэ Люя) и для орудий труда (лопат, топоров, мотыг, ножей, серпов и т. п.).
Появление орудий труда из железа было важным признаком серьезного экономического роста чжоуского Китая. Эти орудия могли способствовать увеличению объема работ по подготовке к пахоте новых земель, в том числе не слишком для этого удобных. Элементом такого рода подготовки новых земель и расширения их клина было орошение. Искусственное орошение в Китае, если верить преданиям о великом Юе и его подвигах, вообще-то было известно издревле. Но одно дело — строить каналы и дамбы близ русла больших рек с их мягкими илистыми почвами и совсем другое — производить ирригационные работы в иных местностях, с достаточно твердой почвой. Вот здесь-то и нужны были железные орудия.
Из трактата Сыма Цяня о реках и каналах можно понять, что на рубеже Чуньцю — Чжаньго уже было построено несколько значительных ирригационных сооружений [193, гл.29; 71, т. IV, с. 194–195]. Однако точных указаний на время этого строительства, за единственным исключением, нет. Исключение, которое имеется в виду, — это каналы в царстве У. Они просуществовали, согласно данным того же Сыма Цяня, лишь до 473 г. до н. э., когда царство У было уничтожено юэским Гоу Цзянем [103, гл. 31; 71, т. V, с. 38]. Принимая во внимание хронологию, мы вправе заключить, что на юге Китая в начале V в. до н. э. уже строились значительные ирригационные сооружения, для чего железные орудия были необходимы.
Таким образом, существенные элементы экономического роста — демографические сдвиги, появление железа и соответственно новых технических приемов и новой технологии (ирригационного строительства) — на рубеже VI–V вв. до н. э. были уже фактом. Об этом свидетельствуют археологические раскопки, говорится и в текстах. Но темпы экономического роста в период Чуньцю (в отличие от Чжаньго), как и темпы приватизации, были крайне замедленными. Я бы даже сказал, искусственно замедленными. Причины этого искать не следует, они — в давлении со стороны феодальной структуры. Традиционная структура чжоуского Китая не просто противостояла — она была несовместима с экономическим ростом, на основе которого только и вызревали частная собственность, рыночное хозяйство и развитые товарно-денежные отношения.
В средневековой Европе, где союзником укрепляющейся власти центра были города, экономический рост, связанный с их развитием, гармонично выстилал фундамент грядущего капитализма уже чуть ли не с XI–XII вв., как то особенно убедительно показано в капитальном трехтомнике Ф.Броделя [4а]. Правда, Бродель не обратил особого внимания на то, что первооснова европейского экономического роста, включая столь
Это очень хорошо видно на примере, скажем, России, где феодализм — в сочетании со столь характерным для всего Востока господством административно-распределительной структуры — не имел фундамента античного типа и сложившихся на его основе европейского типа городов и именно поэтому столь долго и успешно противостоял росткам рыночно-частнособственнического хозяйства, которым трудно было закрепиться на такой первооснове. Примерно так же обстояло дело и в чжоуском Китае, где, как и на всем Востоке, — включая, пусть с оговорками (Новгород), Россию, — городов европейского типа, процветавших, помимо всего прочего, на античной правовой основе, не было, как не было и условий для нарастающего и быстрыми темпами проявляющего себя в рамках феодализма экономического роста.
Неудивительно, что в подобного рода обстоятельствах традиционная структура чжоуского Китая этому росту активно препятствовала. И только крушение этой структуры создало благоприятные условия для быстрого и бурного развития экономики, резко изменив условия ведения хозяйства и социально-экономические отношения в Китае. Только это способствовало резкому ускорению в чжоуском Китае давно уже ожидавшего своего часа экономического роста. Ликвидации же чжоуского феодализма в конечном счете способствовали ослабление и распад главного из государств периода Чуньцю — царства Цзинь.
Крушение царства Цзинь
Прогрессирующий упадок и уход в прошлое традиционной чжоуской структуры очень тесно связаны с судьбами правящего дома Цзинь. Именно развал этого царства-гегемона был символом и сигналом конца древнекитайского феодализма. И далеко не случайно специалисты, спорящие о грани между Чуньцю и Чжаньго, выдвигают такие даты, как 453 и 403 гг. до н. э. Обе они имеют самое непосредственное отношение к событиям в доме Цзинь, ибо знаменуют собой два последних этапа крушения этого дома: в 453 г. до н. э. трое сильнейших — Хань, Чжао и Вэй — совместно одолели четвертого и наиболее могущественного из цзиньских удельных властителей, Чжи Бо, а в 403 г. до н. э. эти трое разделили между собой царство.
Царство Цзинь, официально на протяжении полутора столетий выполнявшее с санкции чжоуского вана функции гегемона-ба, было той гигантской и достаточно прочной политической конструкцией, которая являла собой основу децентрализованной структуры периода Чуньцю. Точно так же как Конфуций, оценивая роль Гуань Чжуна на раннем этапе существования восточночжоуского Китая, считал, что, если бы не он, китайцы превратились бы в варваров, мы вправе полагать, что, если бы не Цзинь, полуварварские Цинь и Чу вполне могли бы разделить между собой все Чжунго и история Китая (лишенная вызревшей именно в Чжунго и именно в эти века идеологической доктрины, вершиной которой стал Конфуций) оказалась бы совершенно иной.
Итак, роль Цзинь в чжоуской истории, в истории древнекитайского общества трудно преувеличить (подробнее см. [241]). Сохраняя стабильность и порядок, пусть далеко не идеальный, в пределах Чжунго, это сильное царство способствовало преемственности эпох. Будучи оплотом феодальной структуры и ее символом, царство Цзинь вместе с тем являлось гарантом некоего постоянного внутреннего развития, которое было направлено в сторону постепенной дефеодализации. Как уже было показано, едва ли не самым важным из процессов, сопутствовавших ей и в конечном счете обеспечивших возникновение великой централизованной империи, было формирование идеологемы единой Поднебесной. Для вызревания ее необходимо было время — и именно это время дало чжоускому Китаю царство Цзинь.