Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)
Шрифт:
Если заговор и по объему потрясений для общества, и по количеству пострадавших был как бы второй стадией политической борьбы, то третьей такого рода стадией становились кровавые междоусобицы в различных царствах и княжествах, столь обычные в период Чуньцю. Нередко начинались они с тайной интриги (как то было при уничтожении могущественного клана Ци в царстве Цзинь), плавно перетекавшей в хитроумный заговор, в который, как правило, вовлекались многие (в случае с цзиньским Ци от правителя до шпионов-соглядатаев). По получении необходимого компромата начинался заключительный этап всей комбинации, сводившийся к истреблению клана. Междоусобицы могли разгораться и по иным сценариям. Иногда они, как в случае с мятежом чуского клана Жо-ао или попыткой незадачливого луского
Все рассмотренные выше формы и стадии внутриполитической борьбы часто протекали не только на фоне, но и в тесной взаимосвязи с войнами между царствами, которых в период Чуньцю было весьма много. Нельзя сказать, что все они были связаны с интригами, заговорами и внутренними междоусобицами. Совсем напротив, многие из них были естественным результатом длительного политического противостояния. Вспомним, в частности, войны между крупнейшими из царств — Цзинь и Чу, имевшими наибольшее значение и соответственно очень полно отраженными в сообщениях источников. Впрочем, хорошо известно из тех же сообщений, что немало было и таких войн, где многое зависело от случайности (или все же от интриги?), как то было, например, с карательной экспедицией цзиньского Ци Кэ против царства Ци.
Разумеется, этот поход начался отнюдь не только потому, что был оскорблен цзиньский посол Ци Кэ (хотя подобного рода акция всегда и везде воспринималась как casus belli). Можно считать, что оскорбление было лишь поводом, тогда как причиной были разногласия между царствами, имевшие более серьезную основу. Пусть так. Но разногласия бывали часто, и далеко не всегда они разрешались войнами. Нередко находили возможность избежать их в ходе переговоров, для чего, собственно, и существовала достаточно развитая древнекитайская дипломатия. Поэтому сам по себе повод, резко обостривший разногласия и имевшуюся до того напряженность (которую цзиньский посол и был послан как-то сгладить), являлся, как следует полагать, результатом некоей внутрициской интриги, цели которой — не говоря уже об авторах — остаются неясными. Особенно если иметь в виду драматические для Ци результаты похода цзиньского Ци Кэ.
Таким образом, внутриполитическая борьба, ведшаяся в царствах чжоуского Китая, — в основном вокруг трона и во имя интересов, связанных с ним, — выглядела по-разному в зависимости от обстоятельств, а иногда и затрагивала отношения между царствами. В любом случае борьба имела свою динамику развития, свои основные формы и стадии. Однако, имея это в виду, нельзя вместе с тем забывать, что четкое деление на формы и стадии весьма условно, в конкретной действительности существовало большое разнообразие форм и методов политических конфликтов. Важно также принять во внимание, что эта борьба, стимулировавшаяся в основном личностными (корыстными, амбициозными) интересами наследственной знати в рамках каждого из царств и княжеств чжоуского Китая, происходила на более общем и объективно задававшем тон фоне столкновений между царствами и княжествами.
Этот последний фактор особенно важно учитывать, ибо он означал, что в чжоуском Китае существовало мощное поле напряжения, вызывавшееся политическим полицентризмом, чаще всего сводившимся к полярному бицентризму Цзинь — Чу. Напряженность же не только вела к нестабильности и провоцировала войны между чжухоу и их коалициями. Она создавала благоприятные условия для внутриполитической борьбы, принимавшей форму интриг, заговоров и междоусобиц. Можно в связи с этим предположить, что, если бы заговорщикам и интриганам некуда было бежать (т. е. если бы не существовали соперничавшие и готовые поддержать мятежников и политических эмигрантов государства), количество интриг, заговоров и внутренних конфликтов явно было бы более скромным и они соответственно играли бы не столь значительную роль в жизни чжоуского Китая
Справедливости ради необходимо для начала упомянуть о том, что интриги, заговоры и разгоравшаяся на этой почве открытая политическая борьба не были внове в чжоуском Китае и до периода Чуньцю. Напротив, они имеют достаточно длительную историю и восходят едва ли не к началу Чжоу, когда братья Чжоу-гуна Гуань и Цай выступили против него, обвинив в попытке узурпации власти, но при этом намереваясь — если полагаться на данные источников — не столько прийти к власти самим, сколько восстановить уже поверженную династию Шан. До сих пор не вполне ясны причины и мотивы восстания братьев Чжоу-гуна, но скорее всего шанский правитель был для них лишь имеющей легитимное право на власть ширмой, а смысл интриги и заговора, вылившихся затем в трехлетнюю полномасштабную войну, был именно в том, чтобы сместить с должности всесильного регента Чжоу-гуна и занять его место.
Здесь особенно важен вопрос о легитимной ширме. Как о том уже шла речь в первом томе [24, с. 220–227], победитель шанцев У-ван чувствовал себя после победы неуверенно именно потому, что не ощущал себя легитимным наследником Шан. И такого рода неуверенность существовала среди правящей верхушки чжоусцев достаточно долго, пока Чжоу-гун не одолел мятежников и, расправившись с восставшими шанцами, не сумел обеспечить легитимность династии Чжоу с помощью гениальной по своей сути идеологемы небесного мандата. Став благодаря этой доктрине сакрально освященными легитимными правителями, чжоуские ваны в последующем чувствовали себя на троне вполне уверенно, хотя это не избавило некоторых из них от потрясений. Имеется в виду прежде всего все тот же Ли-ван.
Именно с Ли-ваном связаны зафиксированные в источниках политическая интрига, заговор и междоусобная война. Трудно сказать, почему все это выпало на долю одного правителя, к тому же далеко не слабого. Быть может, именно стремление Ли-вана проявить силу и повлекло за собой в изменившихся не в пользу чжоуских ванов условиях все его несчастья. Но как бы то ни было, в годы его правления были и мятеж могущественного вассала Э-хоу, и восстание населения столицы, и, наконец, изгнание самого вана, причем всему этому явно предшествовал заговор приближенных правителя.
Следующим по времени правителем, имя которого в древнекитайской традиции оказалось тесно переплетенным с интригами и заговорами, завершившимися полномасштабным военным конфликтом, был незадачливый Ю-ван, лишившийся и трона, и жизни. Согласно уже упоминавшемуся преданию, инициатором политической интриги была коварная и честолюбивая красавица Бао Сы, заставившая правителя сделать наследником своего сына, после чего бежавший из столицы старший сын и легитимный наследник вана, будущий Пин-ван, был поддержан дедом, тестем Ю-вана, который и призвал на помощь жунов. Результатом этих событий стала ликвидация западночжоуского и без того уже крайне ослабевшего военно-политического образования и превращение восточночжоуского Китая в феодально-раздробленную политическую структуру, в рамках которой власть вана распространялась лишь на его домен.
Все три эпизода ложатся в единую линию: от политически сильного Чжоу-гуна, одолевшего интриганов и заговорщиков и надолго ликвидировавшего саму возможность повторения чего-либо подобного, к менее могущественному Ли-вану, в конечном счете потерпевшему поражение от интриганов и заговорщиков, и, наконец, к слабому и неумному, не умевшему адекватно оценить политическую обстановку Ю-вану, потерявшему почти все приобретения его предшественников. Эта линия развития событий свидетельствует не только о прогрессировавшем в западночжоуское время ослаблении власти центра, но также и об усилении тех, кто был рядом с правителем. Иными словами, складывались потенциальные возможности для увеличения давления на легитимного правителя и для снижения значения его легитимности по мере укрепления его вассалов.