Древний Воронеж
Шрифт:
11. Ступа
Итак, перед вами ступа – древнейшее орудие крестьянина-землепашца. Применялась она практически круглый год. В ступу засыпалось зерно – рожь, пшеница, овес, ячмень – и путем удара пестом дробилось на мелкие части, вплоть до получения муки.
Ступа – прообраз ветряных мельниц средневековой Европы и Руси. Ею пользовались египтяне, греки, римляне, византийцы, русы, славяне. Первые ступы были из камня. Когда появились мельницы, на них обычно ставили ступы мельничные – широкие, массивные дубовые колоды, вытесанные из дуба-кряжа, в которых толкли зерно окованные металлом песты-толкачи. Таким образом получалась мука и отходы птице и скотине.
Слово «ступа» на санскрите, одном из основных древнеиндийских языков, существовавших в I в. до н.э., означало «куча земли, камней», хранилище реликвий. Формы полусферической ступы применялись в индийской и непальской архитектуре. В.И. Даль пишет: «Ступа – старинное стенобитное орудие, таран, баран. Тяжелая колотушка, кий, трамбовка, ручная баба для убивания земли; здесь ступа принимает значение песта. Неуклюжий, тяжелый, неповоротливый человек, особ. баба; лентяй, увалень, тяжелый на подъем».
Ступа упоминается в русских летописях IX века: «Манна же аки семя, а обличье его яко лед бело, и исхожаху люди и сбираху, и меляху, и в жерновах толчаху и в ступах и варяху».
«Ступою» назывался охотничий силок на тетеревов, рябчиков и даже глухарей, употребляемый в XV-XVIII веках. Это была искусно сплетенная из прутьев ловушка, севши на которую, птица проваливалась вниз.
«Как бы не так! – противилась ведьма, Баба Яга в русских сказках. – Лучшего летательного аппарата, чем ступа, сроду не придумаешь!» Как правило, ведьмы вылетали на ступе через дымовую трубу в ночь на Ивана Купала, направляясь на Лысую гору под Киевом (хотя в Воронеже и своя имеется), дабы справлять там шабаш и вредить людям.
М. Забылин в книге «Русский народ» описывает древний обычай, называемый «Толокчи в ступе», который якобы отгонял нечистую силу:
«Накануне Купала, вечером, девушки, собравшись к одной из своих подруг, толкли в ступке ячмень, распевая песни. На другой день поутру из этого ячменя варили кашу, называемую кутьей, которую вечером того же дня, заправивши маслом, съедали. После того, взяв от телеги передние колеса, схватившись руками за оглобли, возили на оси некоторых из подруг по селу и по полям с песнями. Такие поездки совершались до утренней росы. Причем девушки умывались этой росой, чтобы быть красивее и здоровее».
И ведь верно, как утверждает современная медицина, умывание утренней росой, ходьба по утренней росе лечит многие болезни. Человек после этих процедур ходит легкой поступью, не ходит, а летает.
Пришлось и мне как-то в молодости столкнуться с этим древним орудием труда. Как-то весной 1963 года я, выпускник средней школы, рыбачил на Инютинке, неподалеку от отроженских луговых озерков. (Воронежское водохранилище, затопившее впоследствии эти места, тогда еще не построили). Вижу, несколько мальчишек ловят в озерке сеткой-«топтухой» рыбу. Обычно во время половодья из реки Воронеж и Инютинки в такие озерки, овражки заходило немало рыбы.
И вот краем глаза наблюдаю, что-то у пацанов не заладилось, какое-то волнение меж ними произошло. Подхожу поближе и вижу, как мальчишки с натугой тянут, чуть ли не рвут сетку, а вытащить ее не могут. Пришлось раздеться и лезть к ним на помощь. «Топтуха» краем зацепилась за что-то и не поддавалась. Ощупывая руками скользкий предмет и помаленьку очищая его от тины и грязи, мы наконец-то извлекли на свет Божий метровое бревно.
«Фу, гадость вонючая!..» – пнул его старшой. А от бревна действительно шел противный запах болотного газа.
«Дядя, дядя, глянь, а у него зелезяка!..» – вдруг завопил меньшой, носивший ведерко с рыбой. Рыжий и конопатый, с небесными глазами, он постоянно лазил своим пальчиком куда надо и куда не надо. Вот и на сей раз не успели мы и глазом моргнуть, а он уже отковыривал глину с деревяшки.
Пришлось тащить мокрое и тяжеленное бревно на берег Инютинки. Залезли в теплые, прозрачные воды речушки, отмыли, отчистили от грязи склизкую поверхность, вытащили на лужок – и ахнули. Нашим лазам явилось ладное, изготовленное человечьими руками деревянное чудо. Деревянный ствол, видимо, дубовый, металлические обручи. Нижний, более широкий, весь проржавел и от длительного хранения вскоре треснул. Верхний же ободок был изготовлен из цветного металла. На нем отчетливо был выдавлен крест. Под крестом на дереве смутно чернели какие-то знаки. Мокрой тряпкой протерли их, и я отчетливо увидел древние буквы в три ряда.
В начале текста была начертана буква, похожая на нашу «А», но несколько другая. Кроме этого были еще две, на мой взгляд – незнакомые: одна в виде змейки «З», другая – похожая на твердый знак буква «Ъ». Положение наше усугублялось еще и тем, что ни листка бумаги, ни ручки ни у кого не было. Тем не менее, я, как будущий историк, запомнил еще несколько букв. Это: «О», «В», «Г», а также «Н», «Ж» и «Ш». Попытки каким-либо образом прочесть, расшифровать текст закончились безрезультатно.
Не менее загадочной выглядела и верхняя часть бревна, из которой торчало более узкое деревянное изделие.
«Ба, да это же ступа!» – воскликнул невесть откуда взявшийся и подплывший к нам на плоскодонке заядлый рыбак дядя Боря, живший в лесу за Лысой горой. «Хазаром» кликали его местные жители – за черные, арабские глаза, крючковатый нос и такую же смоляную, жуковую бороду.
«А вот и пест в ней!..» – воскликнул он и с трудом вытащил из бревна что-то наподобие рукоятки. «Ну-ка, мальчишки, отмойте его».
И продолжал, постукивая указательным пальцем по ступе: «Дуб мореный, крепости необыкновенной, высохнет – гвоздь не забьешь. Из дуба мореного в старину трубки для курева, подсвечники, ручки дверные и прочую красоту местные краснодеревщики вытачивали. Давайте мы ее оставим на бережку до завтра. А лучше всего под куст положите, пусть она подсохнет маненько, а завтра утречком приходите, мы ее и заберем», – направился он к лодке. «Да не забудьте мешки, веревки, ремни с собою взять!» – крикнул он нам на прощанье, умело правя веслом.
Наутро, чуть свет, вооружившись веревками, двумя мешками, взяв у соседа, цыгана Яшки, вожжи напрокат, я был на берегу Инютинки. Но, увы, ни ступы, ни дяди Бори, ни пацанов на месте не оказалось. «Может, кто-то спихнул ее в реку?» – подумалось мне. Обшарив дно, я желаемого так и не обнаружил.
«Эх, дурья башка! – костерил я себя, возвращаясь домой. – Снова накололи, ищи теперь ветра в поле». Более всего в похищении ступы я грешил на дядю Борю. «Пацаны не в счет, малы еще», – думалось мне.