Древняя буря
Шрифт:
– Рада, что вы понимаете, Джек. Еще раз простите. – Мерерид просияла. Судя по ее реакции, «понял» я что-то более важное, чем гостиничный распорядок, но переспрашивать поздно. Ладно, по ходу пьесы разберемся.
– Как отдохнете, выходите в зал, угощу вас нашим фирменным коктейлем, ну и если не будет наплыва гостей, поболтаем, согласны?
Мне ничего не оставалось, как пообещать прийти и довольная Мерерид, на ходу просматривая свои записи, удалилась. Глядя ей вслед, я заметил некоторую странность ее походки – никакого пошлого виляния бедрами или «походки манекенщицы», девушка слегка изгибалась всем телом, как будто при каждом шаге по ней пробегала волна. Я подобное видел только в ролике про русский балет, их любил наш капрал – говорил, что таких ног у цыпочек не видел даже в Вегасе. Наверное Мерри тоже занимается хореографией. Разносторонняя личность. Интересно, а обычные люди вокруг меня закончились?
Захлопнув за собой дверь номера, и повернув ключ на два оборота, я просто побросал сумки на пол и, шагнув в комнату, упал на первый попавшийся стул. Впервые за весь длинный день я был один и предоставлен сам себе. Накатила слабость и состояние какой-то опустошенности. Словно перед началом работы над новым рисунком я откинулся и закрыл глаза, попытавшись хоть как-то привести мысли в порядок.
По-хорошему теперь бы определиться с тем, что делать дальше. Логика опять подсказывает хватать ноги в руки и бежать как можно дальше, что б поскорее забыть этот день как страшный сон.
Ага, сейчас. Даже если забыть о непонятной татуировке и причине, по которой загадочный дядя Финн, а недооценивать его решение что-то все меньше и меньше желания, меня этой самой татуировкой наделил, остается еще один важный момент. Момент, о котором я не знаю, что и думать и который волнует меня ничуть не меньше чем все остальные вместе взятые. Шейла. Где она, что с ней, не угрожает ли ей что-то и… кто она? Обычная девушка из необычной семьи или же она тоже может обращаться в двухметровую фурию с когтями и зубами на зависть любому гризли? Вопросы, вопросы… А хочу ли я знать ответы? Вот что важнее всего решить сейчас. Я ехал в живописную британскую глубинку по приглашению девушки, к которой меня потянуло с первого взгляда. То, что я тоже оказался ей интересен, было чудом наравне с существованием фей и вампиров и косвенно подтверждало существование бога. Или дьявола, в зависимости от результата. Но в любом случае, на участие в «Американском оборотне в Лондоне» я не подписывался. То есть логика выходит права, «хватай мешки вокзал отходит»? Отчего же тогда эту столь очевидную мысль я сам себе доказываю снова и снова? Отчего же я себя убеждаю и все никак не могу до конца убедить?
Я живу, как перекати поле. У меня нет своего угла, и все мое имущество умещается в нескольких сумках. Работа дает мне достаточно денег для удовлетворения всех, пусть и скромных потребностей, но главное она не позволяет задумываться темными одинокими вечерами. У меня нет близких людей, если не считать таковыми моего агента или «френдов» по переписке. Я живу сегодняшним днем и как поется в одной песне «одиночество меня еще не мучает, но лечит». Но это на поверхности. Я убедил себя и небезуспешно, что такой образ жизни мне по вкусу. Я стараюсь не вспоминать обстоятельства ухода со службы и причины, по которым стараюсь подолгу не задерживаться на одном месте и по возможности расплачиваться наличными. Конечно, если кто-то задастся целью найти меня, он это сделает, но попотеть придется. Правда, не уверен, что это кому-нибудь еще интересно. И вот теперь появляется новая причина жить, оглядываясь через плечо. Новый страх. От которого не убежишь и даже не уйдешь в работу. Он будет брать билет в одно купе со мной, сидеть рядом в автобусе и по вечерам пить мой чай в том же гостиничном номере. А когда я буду раскладывать новый лист для того, чтобы нарисовать очередного монстра, страх будет подсаживаться поближе, заглядывать в глаза и спрашивать: «Ну как ты? Еще не забыл?», а после самодовольно класть ноги на стол. Прямо на лист с неоконченным рисунком. Он терпелив. Он будет ждать.
И он не один. Когда Шейла согласилась выпить со мной кофе, когда я подписывал ей свою книгу и даже когда я ехал в вагоне «Евростара» меня не покидало ощущение, что все это не настоящее и вот-вот закончится. Такие девушки не для бродяг без гроша за душой, с туманным прошлым и сомнительным будущим. Да, я ухватился за шанс, ненадолго пожить жизнью без тишины и одиночества, но все время ждал подтверждения того, что Шейла слишком хороша для меня. Ждал и боялся. И если я сейчас встану, возьму, так и лежащие у двери чемоданы, поеду на вокзал и сяду на первый же поезд на континент, я докажу это себе окончательно. Раз и навсегда. Я буду вечно убегать и вечно знать, что иной жизни я и не заслуживаю. Та малая часть меня, которая еще сохранила достоинство, которая еще помнит, что такое друзья, различает, что такое хорошо и плохо и готова за это даже подраться, тот Жека, как звала его только мать, он навсегда останется в этом номере. Уедет другой. Осторожный, логичный, равнодушный. Одинокий. Вечно бегущий. «И ад следовал за ним».
Если посмотреть под таким углом, то у меня выбор между возможным спасением жизни и сохранением себя. Как бы патетично это не звучало (я писатель, мне можно), выбор между телом и душой. А на такое я, пожалуй, пойти не могу. Одно дело подозревать, что ты пустое место, другое дело это доказать. Еще и табличку привинтить «Памятник глупости и трусости. Охраняется законом. В назидание». Значит, решено – нужно попытаться разобраться с этим новым миром, с этой татуировкой и с этой новой для меня ситуацией: Шейла действительно хороша, но я больше не стану считать, что хороша она для меня слишком. В самый раз.
Глава 8
Вздохнув, словно после глубокого сна, я встал и потянулся. Перестав заниматься самокопанием, я, наконец, решил осмотреть временное пристанище. На фоне удивительных событий, произошедших сегодня, номер оказался подчеркнуто безлик. Небольшая комната с маленьким окошком. Узкая кровать с зеленым покрывалом, тумбочка с лампой, приставной столик, деревянный стул. Под потолком на кронштейне небольшой, «кухонный» телевизор, пульт от которого обнаружился
Распаковав вещи, я набросал небольшое письмо издателю, пообещав в ближайшее время выслать оконченные рисунки. Закрыв ноутбук, я вспомнил о выпачканном кровью кейсе. Подробный осмотр подтвердил худшие опасения – отчистить его, скорее всего уже не удастся. Придется покупать новый. Но сколько же крови я тогда потерял? А ведь сейчас я чувствую себя если не превосходно, то все же лучше, чем обычно. Раздевшись, я направился в душ, чтоб смыть с себя ощущение больницы. Да и вообще, жизнь на колесах учит ценить маленькие радости и горячий душ среди них король. Аминь. Подойдя к зеркалу, я обнаружил, что та небольшая царапина, которую я обнаружил утром на месте раны, исчезла без следа. Вот еще вопрос, зачем было так стараться? Ведь мало того, что я был ранен, но и вся моя одежда должна была, как и кейс пропитаться кровью. Однако, за исключением небольшого пятна возле разреза, оставленного явно с умыслом, нигде больше ни пятнышка. При этом ни футболку, ни брюки никто не стирал, я специально вернулся и внимательно их осмотрел и даже нашел небольшое пятно от горчицы, посаженное пару дней назад. То есть, если даже предположить, что существуют какие-то неизвестные способы (я все еще пытался обойти слово «магия», хотя оно и напрашивалось) удаления пятен крови и только их, они могут работать еще и весьма избирательно и в очень краткие сроки. Душ шумел, а я сидел голый с разложенной на коленях одеждой и все еще никак не мог заставить себя успокоиться и записать происходящее «в непонятное». Просто наваждение какое-то… Наваждение.… Погодите-ка. А что было, перед тем как я смог расслышать разговор братьев в машине? У меня было какое-то странное состояние, какое бывает, когда летом лежа на траве, закончив наброски какого-нибудь пейзажа, я бездумно смотрю в проплывающие облака. Зелено-золотой луч то скрывается за качающимся кружевом ветвей, то вновь бьет в глаза. Жужжанье пчелы и шелест травы единственный звуки в мире. Затем пропадают и они, ты ощущаешь себя как за толстым стеклом. Еще немного и дрема накроет тебя. И разрушить эту хрупкую гармонию может все что угодно – неожиданный звук, неловкое движение или… Не давая себе времени задуматься и почти ощущая тепло летнего солнца, я со всей дури врезал локтем по углу прикроватной тумбочки. Боль была такой острой, что я испугался, не повредил ли себе что-то. Но тут переживания отошли на второй план. С привычным зудом, на руке проявилась уже знакомая угловатая вязь. Теперь я смог рассмотреть весь процесс, символы или звенья проявлялись по очереди. Как бы убегая от точки пульсировавшей болью, они возникали у локтя и спирально оббегали предплечье, багровые в начале и почти сливающиеся по цвету с кожей где-то на пульсе. Я уже хотел было рассмотреть их подробнее, что б потом зарисовать по памяти, но меня отвлекло возникшее слабое желтоватое свечение. Светились мои футболка и брюки. Безнадежно испорченные засохшей кровью, сплошь пропитавшей их, с одной стороны.
Глубоко задумавшись, я принял душ в рекордные сроки, забыв, что собирался сполна насладиться горячей водой. По-хорошему, следовало еще, и побриться – щетина на подбородке, да и на макушке явно требовала внимания, но учитывая обстоятельства, с этим можно было и повременить. Но не долго, небольшой шрам, чуть выше лба, не заметный на коже сам по себе, среди щетины будет выделялся уродливой проплешиной. Избегая столь явного «украшения» в свое время, я предпочел решить вопрос радикально, и теперь был вынужден постоянно поддерживать стиль Юла Бриннера.
Как и в прошлый раз, знаки с руки исчезли достаточно быстро, а вместе с ними пропало и жжение. Причем, как мне показалось, в горячей воде знаки исчезали быстрее, а зуд пропал почти моментально. Надо бы разыскать этого замечательно дядю Финна и поподробнее расспросить о его подарке.
Кстати, вот еще один повод позвонить Шейле. Я вдруг осознал, что как подросток боюсь набрать ее номер. За одни лишь сутки мой мир столько раз кувыркался с ног на голову и обратно – немудрено потеряться. Я взрослый человек, не монах и всего лишь ожидание встречи с красивой девушкой, не мешало мне, к примеру, рисовать в поезде. Я спокойно заканчивал работу, не испытывая особых переживаний. Теперь же, что греха таить, я был ошеломлен и обескуражен. В тишине номера, я понял это окончательно. Я боюсь. Боюсь того, что ничего не понимаю, того, что события, которым пока я был лишь свидетелем, увлекут меня как вышедшая из берегов река, сносящая на своем пути камни, деревья и целые дома. Человек может выстроить сколь угодно крепкое строение, но стихия в момент может все разрушить и даже стереть всякие следы того, что создавалось на века. Я слишком привык не быть, по большому счету никому должным. Издательство не в счет. В любой момент я мог отказаться от сотрудничества, всего лишь написав письмо. Но тут было другое. То, что я сейчас скажу или, наоборот, о чем умолчу, может в корне изменить мою жизнь. Передо мной Рубикон и надо или переходить его, или возвращаться. Я глубоко вздохнул и набрал номер. «Абонент сейчас не может ответить на ваш звонок. Оставьте голосовое сообщение после сигнала». Чуть позже, завязывая шнурки, я все еще испытывал смесь облегчения с досадой – трудный разговор откладывался, но я надеялся услышать от Шейлы, что она скучает, ждет встречи, что у нее все хорошо и она немного волнуется за «раненного героя». Ну и конечно сказать самому, что и волнуюсь, и скучаю и жду встречи. Впрочем, все это я как раз и надиктовал на голосовую почту. Остается только ждать. А пока надо попытаться разобраться в происходящем самостоятельно, хоть какое-то занятие. До вечера еще есть время и пока не появились ушлые братцы Мак`Фиона можно попробовать разговорить миз Оунаг. Да и вообще, оглядеться не помешает.