Древняя душа

Амеличева Елена

— Но второму принцу не ищут нареченную.

— Асатар, это твой сын! Он будет правящим принцем после тебя!

— Упрямая моя! Иди ко мне!

— Хорошо, — не в силах больше терпеть, я повернулась к нему спиной и прижалась попкой к тому, что уже было твердым. Как же неудобно ласкаться с животом! Быстрее бы наш малыш появился на свет! Хотя, если будем так заниматься любовью — постоянно и с упоением, то мгновенно заделаем второго. Ну и пусть, моему принцу нужны наследники!

Риэра

Цветущая роща лкесы издалека напоминала желтое облако, усевшееся в низину. Медовый аромат окутал нас с Саром, когда

мы спустились к ней с пригорка, оставив далеко позади разросшийся Пандемониум, в центре которого теперь сиял, словно огромный кристалл, почти достроенный дворец Люцифера. Этот Падший часто приходил к Мулциберу, ставшему моим другом. Мы проводили вечера за неспешными разговорами и прогулками. А дни я работала в лазарете, который организовала с нуля. Он всегда был полон, ведь строительство — тяжелая и опасная работа.

Но сегодня в кои-то веки взяла выходной. Выдался прекрасный теплый денек, и мы с Саром с удовольствием согласились провести его в цветущей и благоухающей роще лкесы вместе с Мулцибером, его возлюбленной-драконицей и их крошкой-дочерью, которую я приняла недавно в быстрых легких родах, что прошли у нас дома.

Сколько было тревог, ведь Эва — первое дитя демонов и драконов! Но малышка родилась с отменным здоровьем и идеальным характером — всегда улыбается! Самое интересное, что беременность продлилась недолго, несмотря на то, что обычно драконицы вынашивают детей раз в пять дольше. И обошлось без яиц, ребенок родился как человек.

А теперь у нас был еще и крошка Даниар — сын Аматара и Дайи, второе дитя драконов и демонов. Вот он как раз, сидит на руках у матери и цветет улыбкой, глядя на отца, который уже и думать обо мне забыл, не может надышаться на свою возлюбленную. О том, что я жива, он поклялся никому не говорить. Все они стали моими друзьями и семьей. Я люблю их, а детей просто обожаю. Эва, голубоглазая блондинка, в маму. А Даниар, наоборот, брюнет с зелеными глазами. Они стали Сару братом и сестрой.

Мы с ним подошли к этим счастливым семьям и после обмена приветствиями расположились под кронами лкесы, вдыхая медовый аромат. За шутками, смехом, поеданием разнообразной снеди время пролетело незаметно. Но во взгляде Мулцибера протаивала тоска, хоть он и старательно это скрывал. Поэтому, когда друг предложил прогуляться, я согласилась и, не зная, как подступиться к этой теме, спросила в лоб, едва мы отошли от рощи:

— Тебя что-то гнетет?

— Есть кое-что. — Мужчина вгляделся в деревеньку, что красивыми нарядными домиками уселась вдоль вьющейся вдалеке реки. — Меня беспокоит Люцифер.

— Ему не нравится дворец? — я приставила руку козырьком ко лбу, разглядывая рыбаков.

— О, нет, он-то ему как раз нравится. — Мулцибер невесело усмехнулся. — Проблема в том, что ему весь этот мир нравится.

— И что плохого?

— Риэра, Люцифер не удовлетворится дворцом, даже если тот будет самым прекрасным из всех. Ему всегда будет нужно больше. — Друг посмотрел на меня с тоской. — Видела, на окраинах начали сооружать стену?

— Нет.

— Это он приказал. Хочет отделить свои владения от земель драконов.

— Почему тебя это тревожит?

— Потому что вскоре Люциферу станет мало Пандемониума, он захочет владеть и тем миром, что за стеной.

— Почему ты так решил?

— Потому что ему нужно

больше, чем у Отца.

— Но если судить по тому, что рассказывают Падшие, Отец владеет абсолютно всем!

— Вот именно. Риэра, после того, как он стал Отступником, проклятым самим Создателем, в его сердце образовалась огромная дыра, — мужчина с мольбой посмотрел в мои глаза, словно я могла что-то изменить, — она поглотит и уничтожит все, ее ничто не способно залатать! Эго Люцифера не насытится никогда!

Холодный порыв ветра толкнул меня в грудь. Рыбаки на речке начали поспешно сматывать удочки, увидев лиловую тучу, что выползала из-за горизонта вместе с диском темной луны, что казался зловещим оком, неприветливо глядящим на благоухающую рощу. Я с жалостью посмотрела на нее — лкеса только-только зацвела! Если поднимется буря, вся красота будет мгновенно уничтожена. Ведь она такая хрупкая!

Саяна

Самолет взлетел. Градус напряжения тоже. Нет, я не думала о демонах-оборотнях и ведьмах. Должна была, но не могла, потому что взгляд Горана, сидящего напротив, скользил по мне, прожигая на расстоянии и заставляя чувствовать себя льдинкой в пламени газовой горелки. Я понимала, что ему это доставляет особое удовольствие, потому что супруг отлично знает — его жертва теперь тоже помнит полет, когда он заставлял меня ерзать на кресле в точности, как сейчас.

— Не получается? — наблюдающий за его издевательствами Ковач усмехнулся.

— Еще как получается! — мой санклит самодовольно ухмыльнулся.

Да, получается. Я могла смотреть в иллюминатор на безумно интересные белые облака, делать вид, что мне все равно, и ни черта у меня не горит каждый миллиметр тела, но Драган прекрасно видел сходящую с ума жилку на шее, румянец, покрывающий лицо и закушенную почти до крови губу. А сбегать-то некуда! Хотя…

Я встала. На лице мужа расцвела улыбка победителя. Но злая супруга потянулась, разминая затекшее тело и заодно демонстрируя себя во всей красе, уселась в кресло в соседнем ряду и взяла из люльки дочку. Маленький ротик поглотил бутон соска и сонно зачмокал. Палитра эмоций на лице Горана, который за секунду до этого напоминал гепарда перед прыжком, была непередаваема.

— Пойду-ка, пожалуй, — Ковач встал и направился дальше по проходу, хохоча в голос.

— Злая! — зацокал супруг.

— Почему? — ласково пропела я, следом начав кормить сына.

— Потому что. — Пробурчал он, с завистью глядя на малыша, сжимающего мамину грудь. — У них к тебе круглосуточный доступ.

— Можно подумать, у тебя нет! — фыркнула Ангел, чувствуя легкие покусывания. — Да не может быть! У тебя уже зубки режутся?!

— А вот я не кусаюсь. Наоборот, люблю, когда ты кусаешься, — промурлыкал Горан.

— Уревел. — Я положила сытого малыша в люльку. — Идем, Драган, покусаю!

В туалете, больше напоминающем шикарную комнату, я прижала довольно рычащего супруга к стене. Все было так же — моя рука в шевелюру, его стон, обжигающая кожа под ладонями, вкус поцелуя — нежность и страсть. И вот уже он во мне, мощный, яростный, нежный и бережный, берет и отдает, растворяется в нашем желании, купает в своем обожании и страсти! — Мой! — рычу я, прижавшись к любимому как можно крепче.

— Моя! — в ответ рычит он, заглянув мне в глаза и сверкнув хмельной улыбкой.