Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Мельникова Елена Александровна

Практически полное отсутствие скандинавских древностей к югу от водораздела Западной Двины – Днепра – Верхней Волги до рубежа IX–X вв. [182] могло бы рассматриваться как доказательство незнакомства скандинавов с Днепровским путем и Южной Русью, по крайней мере, в первой половине IX в., если бы не упоминания византийских источников о нападениях отрядов народа рос на города, расположенные в юго-западной части Черного моря, которые относятся уже к началу IX в. [183] . Эти походы были, вероятно, первыми «прорывами» скандинавов на юг по еще мало известным пространствам Восточной Европы и новооткрытым путям переходов, связывавших реки бассейнов Балтийского и Черного морей. В первой половине IX в. в византийском антропонимиконе появляются скандинавские имена [184] . Возникшее тогда же наименование Tmg, первоначально обозначавшее скандинавов, является, видимо, рефлексом самоназвания их отрядов— roths(тепп) [185] . Крайнему комплексу известий о росах принадлежит сообщение Вертинских анналов (839 г.) о появлении в Ингельгейме у Людовика Благочестивого послов от некоего «кагана» к византийскому императору Феофилу, которые назвались росами, а на деле оказались свеонами (шведами) [186] . Наконец, о том же времени как начале более или менее регулярных контактов европейского севера и Византии говорят появление византийских импортов в Скандинавии (в IX в. еще очень малочисленных), включение византийских милиарисиев в состав кладов арабских монет [187] , а также греческое граффито Z на арабской монете из Петергофского клада [188] .

182

Археологические исследования последних двух десятилетий показали, что скандинавские древности появляются в Подесенье уже в конце IX в. См.: Андрощук Ф. О. Нормани i слов’яни у Подесеннi (Моделi культурноi взаємодii доби раннього середньовiччя). Київ, 1999.

183

Древнейшее упоминание о нападении на Амастриду

содержится в Житии Георгия Амастридского: Васильевский В. Г. Труды. Пг., 1915. Т. 3.

184

Ок. 825 г. некий Ингор ( < Ingvarr) становится митрополитом Никеи, а жену византийского императора Василия I Евдокию (род. ок. 837 г.) называют по имени отца Ингериной, т. е. ее отца звали или < Ingvarr (ср.: Игорь). См.: Бибиков М. В. Скандинавский мир в византийской литературе и актах // СС. 1986. Вып. XXX. С. 97–105.

185

Бибиков М. В., Мельникова Е.А., Петрухин В. Я. Ранние этапы русско-византийских отношений в свете исторической ономастики // ВВ. 2000. Т. 59. С. 35–39.

186

MGH SS. 1885. Т. 1. Р. 434. Перевод на русский язык и комментарии см.: Свердлов М. Б. Латиноязычные источники по истории Древней Руси. Германия. IX – первая половина XII в. М.; Л., 1989. С. 7–15; Назаренко А. В. Западноевропейские источники// Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 288–290.

187

Duczko W. Bysantine Presence in Viking Age Sweden. Archaeological Finds and Their Interpretations // Rom und Bysanz im Norden. Mission und Glaubenwechsel im Ostseeraum wahrend des 8-14. Jahrhunderts. Stuttgart, 1997. S. 291–311.

188

Мельникова E.A. CPH РРИ. C. 115–119.

Однако ни один из упомянутых зарубежных источников не содержит прямых свидетельств использования росами Днепровского пути в начале IX в. Напротив, некоторые из них указывают скорее на то, что скандинавы достигали Черного моря по Волге (с волоком Волга-Дон?) или Дону. О том же говорят и маршруты поступления арабского серебра на север Европы: преимущественно по Дону, а не по Днепру [189] . Упоминание «кагана» росов в Вертинских анналах, которое породило историографический штамп о существовании в 830-е гг. в Среднем Поднепровье восточнославянского государства, чей правитель носил титул «каган» (в последние годы распространилась локализация «русского каганата» в Ладожско-Ильменском регионе), наиболее естественно соотнести с главой хазарского государства [190] , а росов-свеонов рассматривать как членов хазарского посольства в Византию [191] . Вероятно, магистралью, ведшей в Византию, мог на раннем этапе служить не только Днепровский, но и Волжский путь.

189

См. выше примеч. 43.

190

Альтернативной является точка зрения о том, что «каганат росов» находился в Поволховье.

191

См.: Laehr G. Die Anfange des Russisches Reiches. B., 1930. S.16, 122; Dvornik F. The Making of Central and Eastern Europe. L., 1949. P. 63; Авдусин Д.А. Гнёздово и Днепровский путь // Новое в археологии. М., 1972. С. 159–169. В 830-е гг. между Византией и Хазарией происходит интенсивный дипломатический обмен, завершившийся тем, что император Феофил направил инженера Петрону Каматира для строительства крепости Саркел на Дону. См.: Науменко В.Е. Византийско-хазарские отношения в середине IX в. // Хазары. С. 231–244.

Однако, как в Поднепровье, так и в Среднем и Нижнем Поволжье скандинавских древностей IX в. практически не обнаруживается, нет здесь и поселений, основание которых можно было бы связать с пребыванием скандинавов [192] .

До середины – второй половины IX в. Среднее Поднепровье представляется транзитной зоной, через которую проходили редкие отряды наиболее предприимчивых и удачливых «морских конунгов», наслышанных о богатствах Востока и Византии. Их целью было быстрое обогащение с помощью грабежа, что соответствует целям викингов в других областях Европы. Они нападают на города Западного Причерноморья и Константинополь, но не задерживаются на своем пути и, соответственно, почти не оставляют следов в материальной культуре. Лишь временами они вступают в контакты с местными правителями, подчас оказываются у них на службе, но не оседают у них надолго.

192

Измайлов И. Л. «Русы» в Среднем Поволжье (этапы булгаро-скандинавских этно-социальных контактов и их влияние на становление городов и государств) // Международные связи, торговые пути и города Среднего Поволжья IX–XII вв. Казань, 1999. С. 94–100.

Только в середине IX в., видимо, Среднее Поднепровье как таковое оказывается в сфере интересов скандинавских отрядов: возрастание значения Днепровского пути обусловливалось тем, что Хазарский каганат чем далее, тем более препятствовал проникновению отрядов викингов на свою территорию, и они редко спускаются по Волге ниже Булгара [193] . Именно тогда возникает потребность в организации контрольных пунктов на Днепре для обеспечения нормального функционирования магистрали и установления отношений с местным населением. Этот этап продвижения скандинавов на юг, вероятно, отразился в рассказе о вокняжении в Киеве Аскольда и Дира [194] . Изображение их в ПВЛ как соправителей подвергается обоснованным сомнениям [195] : не исключено, что в Киеве в середине IX в. сменилось несколько скандинавских отрядов со своими предводителями, но целью их, насколько можно судить по летописи, был не сам Киев, а богатые города Византии. Поэтому единственным деянием Аскольда и Дира, о котором рассказывает составитель ПВЛ (кроме их вокняжения в Киеве), был поход на Царьград [196] , отождествляемый с нападением росов на Константинополь в 860 г., о котором пишет очевидец и участник события патриарх Фотий [197] . На основании этого предания более или менее уверенно можно говорить лишь о закреплении скандинавов в середине IX в. в Киеве и использовании его в качестве базы для походов на Константинополь [198] .

193

Noonan Th. The First Major Silver Crisis in Russia and the Baltic// Hikuin. 1985. No. 11. P. 41–50; Коновалова И. Г. Походы русов на Каспий и русско-хазарские отношения // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В.Т. Пашуто. М., 1999. С. 111–120.

194

ПВЛ-1996. С. 13; НПЛ. С. 106.

195

См. обсуждение этого вопроса: Котляр Н. Ф. Древняя Русь и Киев в летописных преданиях и легендах. Киев, 1986. С. 51–54.

196

ПВЛ-1996. С. 13.

197

См.: Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. М., 1980. С. 47–82; Кузенков П. В. Известия о первом походе руси на Константинополь в средневековых письменных источниках // ДГ. 2000 год. М., 2002. С. 3–172.

198

Ср. аналогичные базы викингов IX в. в Западной Европе: на островах в устьях Темзы, Рейна, Сены и др.

Утверждение скандинавских правителей в Киеве – бесспорное свидетельство возросшей роли Днепровского пути. Но повествования об Аскольде и Дире показывают также, что, во-первых, скандинавы не основывают в Поднепровье новые поселения (таковым станет Гнёздово несколько позже), а пытаются внедриться в уже существующие славянские центры и, во-вторых, контингент оседающих в Киеве скандинавов еще крайне малочислен и неустойчив: он не может противостоять войску Олега. В отличие от Северо-Запада, скандинавские отряды на юге еще и в середине IX в. являются внешней, чуждой славянскому обществу силой, и их интересы не пересекаются с интересами местной знати. Изолированным эпизодом оказалось и крещение вождей росов, осуществивших набег 860 г., о котором составитель ПВЛ, весьма чуткий к вопросам христианства на Руси, видимо, даже не знал [199] .

199

Ник. дополняет сообщение о походе упоминанием о крещении Аскольда и Дира после нападения на Константинополь (под 6384/876 г.) (ПСРЛ. СПб., 1862. Т. IX: Патриаршая или Никоновская летопись. С. 13). См. также: Melnikova Е. Varangians and the Advance of Cristianity to Rus in the Ninth and Tenth Centuries // Fran Bysans till Norden. Ostliga kyrkoinfluenser under vikingatid och tidig medeltid / H. Janson. Mahno, 2005. P. 97–138.

Вокняжение Олега в Киеве положило начало новому этапу деятельности скандинавов в Южной Руси [200] . Вместе с Олегом появился постоянный и значительный контингент скандинавов: по выражению летописца, пришедшие с Олегом «варязи и словени и прочи прозвашася русью» [201] . Именно с этого момента, вероятно впервые, скандинавские по происхождению правители и их окружение заняли в Киеве господствующее положение.

Поход Олега на Константинополь принципиально отличен от нападений росов первой половины – середины IX в.: он завершается не только приобретением военной добычи [202] , но и – главное – установлением прочных политических и торговых связей, регламентированных договором 911 г., обеспечивающим интересы военной элиты и регулирующим ее торговые и политические связи с Византией [203] . Известия о подчинении Олегом древлян, северян, радимичей, очевидно, отражают начало сложного и длительного процесса «собирания» восточнославянских земель, консолидации племенных территорий в единое государство. Упоминания об установлении «даней» свидетельствуют об упорядочении обложения включаемых в состав Русского государства племен. Таким образом, Олегу за время его правления удалось сосредоточить в своих руках военную, политическую, административную и фискальную верховную власть [204] , что коренным образом отличает его деятельность как от походов викингов на Западе, так и от активности норманнов на Северо-Западе Восточной Европы: это более или менее последовательная (хотя, вероятно, не всегда осознанная) политика, преследующая цели укрепления «Русской земли».

200

Ср. около 100 лет, прошедших от первых следов проникновения скандинавов в Поволховье до возникновения Ладоги.

201

ПВЛ-1996. С. 14.

202

Хотя ей придавалось столь большое значение, что даже в кратком пересказе предания о походе летописцы уделяют этому мотиву большое место.

203

Предположение о том, что после набега на Константинополь 860 г. был заключен первый договор Византии с росами (Сахаров А. Н. Дипломатия. С. 59–82), не имеет опоры ни в русских, ни в византийских источниках, поэтому вопрос о нем остается открытым.

204

Именно в цикле сказаний об Олеге впервые появляется сюжет о покорении соседних восточнославянских племен и обложении их данью. См.: Мельникова Е. А. Историческая память в устной и письменной традициях: Повесть временных лет и «Сага об Инглингах» // ДГ. 2001 год. М, 2003. С. 48–92.

Описание «образа жизни росов» в трактате «Об управлении империей» византийского императора Константина VII Багрянородного (ок. 950 г.) являет картину широкой деятельности военной, скандинавской по происхождению, элиты формирующегося Древнерусского государства [205] . Ее власть распространяется на огромную территорию и реализуется разными способами в различных регионах. Южная, непосредственно подвластная Киеву область охвачена полюдьем («кружение», «полюдия» у Константина) как формой прямого обложения подвластных киевскому князю племен: фискальные функции выполняют сами князья («архонты») и дружинники киевского «великого» князя. Это традиционный для скандинавов (ср. вейцла) способ сбора натуральных податей, который отмечался и восточными писателями в характеристике русов. Другой формой отношений со «славиниями-пактиотами» (т. е. данниками в соответствии с договором-пактом) была поставка ими в Киев моноксил (которые, впрочем, покупались, а не присваивались росами): как из не охваченного полюдьем Северо-Западного региона («Немогарда» Константина Багрянородного), так и из центров на территории племен, посещаемых во время полюдья, – кривичей Верхнего Поднепровья («Милиниски»), северян Подесенья («Чернигоги» и «Телиуцы» – Чернигова и Любеча). Гигантские размеры территории потребовали уже в середине X в. введения наместничества (известного скандинавам и дома): Константин упоминает о том, что в Новгороде «сидел» Святослав, сын «архонта Росии» Игоря. Полученные во время полюдья дани, видимо в значительной части состоящие из пушнины, меда, воска и т. п., а также рабы [206] перевозятся теми же росами в Константинополь и там поступают на рынок. В представлениях информаторов Константина [207] , росы полностью обособлены от местного населения и представляют собой изолированную элитную группу, однако их деятельность предполагает взаимодействие с местным населением. И такое взаимодействие аттестуют появляющиеся в русско-византийском договоре 944 г. славянские имена как представителей княжеского рода, так и «купцов», свидетельствующих договор [208] .

205

Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 44–51.

206

Их источник не называется Константином, в отличие от восточных авторов, которые отмечают, что русы захватывают жителей-славян и продают их. См. выше примеч. 69.

207

Наиболее вероятно, что, по меньшей мере, одним из информантов был знатный рос, совершавший плаванья в Константинополь. См. подробнее: Мельникова Е. А. [Вводные замечания к гл. 9] И Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 291–293.

208

О скандинавских и других именах в русско-византийских договорах см.: Melnikova Е. The Lists of Old Norse Personal Names in the Russian-Byzantine Treaties of the Tenth Century // SAS. 2004. B. 22. P. 5–27.

Характер скандинавских древностей в Южной Руси, становящихся все более многочисленными в середине – второй половине X в., обнаруживает прямую связь оседающих здесь скандинавов с великокняжеской властью. Богатые скандинавские комплексы концентрируются в самом Киеве [209] , в Чернигове [210] и в тяготевших к ним погостах – местах стоянки дружин (Вышгород и Китаев под Киевом [211] ; Шестовица, Седнев, Табаевка под Черниговом [212] ), куда, очевидно, свозилась дань и откуда осуществлялся контроль над торговыми путями и племенными территориями [213] . Здесь же, в округе Киева и Чернигова найдено пять из девяти обнаруженных на территории Древней Руси и паспортизованных арабских монет с прорезанным двузубцем – знаком Рюриковичей [214] . Поселения, где стояли дружины великого киевского князя, имеются и в Верхнем Поднепровье (Гнёздово под Смоленском), ив Верхнем Поволжье (Тимерево под Ярославлем), и в Суздальском ополье (так называемые Владимирские курганы) и др., т. е. в стратегически важных пунктах, по преимуществу на окраинах формирующегося Древнерусского государства. Показательно, однако, что в Южной Руси, при богатстве погребений в некрополях Киева и Чернигова, очень мало единичных находок скандинавских предметов или комплексов. Отсутствует и собственная скандинавская топонимия для населенных пунктов: все известные скандинавским источникам южнорусские топонимы – передача местных наименований: Киев > Koenugardr [215] , Витичев > Vitah'olmr [216] .

209

Зоценко В. Скандинавские древности и топография Киева «дружинного периода» // Ruthenica. Киев, 2003. Т. II. С. 26–52.

210

Андрощук Ф. О. Нормани i слов’яни. С. 76–84.

211

Каргер М.К. Древний Киев. М.; Л., 1958–1961. Т. 1–2; Моця О. П. Поховання скандiнавiв на Пiвднi Київськоi Руci // Археологiя. 1990. № 3. С. 90–97.

212

Блгфельд B.I. Давньоруськi пам’ятки Шестовицi. Київ, 1977; Андрощук Ф. О. Нормани i слов’яни.

213

Петрухин В.Я., Пушкина Т.А. К предыстории древнерусского города// ИСССР. 1979. № 4. С. 100–112.

214

Мельникова Е. А. «Знаки Рюриковичей» на восточных монетах // Iсторiя Русi – України (iсторико-археологiчний збiрник). Київ, 1998. С. 172–181.

215

Древнерусские города в древнескандинавской письменности/ Сост. Г.В. Глазырина, Т.Н. Джаксон. М., 1987. С. 32–34; Джаксон Т.П., Молчанов А. А. Древнескандинавское название Новгорода в топонимии пути «из варяг в греки» // ВИД. 1990. Вып. XXL С. 226–238.

216

Мельникова Е.А. СРН ННИ. С. 282–283.

Таким образом, оседание скандинавов в Южной Руси с самого начала было связано с установлением их власти в Киеве, формированием системы управления (на базе княжеской дружины) и подчинено задачам становления и консолидации Древнерусского государства.

Завершение процессов образования Древнерусского государства в последней четверти X в. ставит приходящих на Русь скандинавов в новые отношения с центральной властью. Во-первых, окрепший род киевских князей вступает в борьбу не только со знатью покоряемых им племен, физически истребляя непокорных (ср. повествование о местях Ольги древлянам), но и с «князьями»-скандинавами в независимых от Киева центрах – так Владимир Святославич расправляется с полоцким правителем Роговолодом (< R"ognvaldr) и его наследниками; сходная судьба, возможно, постигла упомянутого летописцем основателя Турова – Туры (< Thrir). Во-вторых, дружинники Олега и Игоря, осевшие на Руси, и их потомки, как и сам род Рюриковичей, уже вряд ли могут рассматриваться иначе, нежели как представители древнерусской военной знати: показательно, что и летописец конца XI – начала XII в. никогда не применяет к ним этнического определения «варяг», т. е. скандинав. Они— русь, законные правители «Русской земли». «Варягами» же называются скандинавы, оказывающиеся на Руси в качестве воинов-наемников и торговцев, как правило, на короткое время [217] . Лишь незначительная часть их остается здесь навсегда [218] , поскольку необходимость в использовании новых выходцев из Скандинавии в аппарате государственного управления уже отпала: существует достаточно широкий слой местной знати. Основной формой деятельности новоприбывающих скандинавов, собственно «варягов», становится военная служба: их отряды нанимаются на более или менее длительный срок за определенную плату, после чего распускаются и отправляются домой на север или далее на юг – в Византию. Они находятся под строгим контролем центральной власти, и в конфликтных ситуациях древнерусские князья защищают интересы местного населения, а не пришлых наемников [219] . На протяжении первой половины XI в. роль варягов продолжает уменьшаться, становясь чисто вспомогательной, и постепенно сходит на нет.

217

Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Скандинавы на Руси и в Византии в X–XI вв. К истории названия «варяг»//Славяноведение. 1994. № 2. С. 56–68.

218

См., например, историю варяга Шимона, упомянутого в Киево-Печерском патерике, и его потомков: Молчанов А. А. История древнерусского боярства в генеалогических источниках (ростово-суздальские и московские тысяцкие Шимоновичи-Протасьевичи в XI–XIV вв.) // ВЕДС: Проблемы источниковедения. 1990. С. 79–83.

219

Это ярко проявилось в конфликте варяжской дружины Ярослава с новгородцами, описанном под 1016 г. (НПЛ. С. 174–175).

* * *

Участие скандинавов в процессах возникновения и становления Древнерусского государства, таким образом, было многообразным и существенно менялось в разные периоды времени и на разных территориях. Однако во всех случаях формы деятельности скандинавов определялись местными условиями, она же сама завершалась их интеграцией в восточнославянское общество.

На Северо-Западе Восточной Европы возникновение протогосударства было непосредственным результатом формирования Балтийско-Волжского пути в VII–IX вв., освоение и эксплуатация которого находились по преимуществу в руках скандинавов. Общность их интересов с интересами местной племенной знати, славянской и финской, создала предпосылки для тесного этнокультурного взаимодействия, однако доминирующая роль скандинавов в торговле сопровождалась сосредоточением в их руках властных функций. Тем не менее, местная элита не утратила своего привилегированного положения, о чем свидетельствует могущество новгородского боярства в XII–XIII вв. и новгородские традиции договоров с приглашаемыми и смещаемыми князьями [220] .

220

Янин В. Л. У истоков новгородской государственности. Великий Новгород, 2001. С. 62.