Древо миров
Шрифт:
Потом на вершине откоса появились носилки с телом вождя. Их медленно несли вниз по серпантину в полном молчании, нарушаемом лишь карканьем воронья, слетевшегося в это скорбное место в ожидании поживы.
Носилки сопровождали оба сына Великого Тарки — ная, многочисленные рабы и слуги тащили тяжелые коробы, воины с копьями наперевес гнали толпу обнаженных куннов.
— Кажется, твоя дружина? — спросил рыцарь, прерывая хвастливую речь Опаса.
— Да, — неохотно буркнул тот и тут же продолжил: — Я убил не меньше трех дюжин проклятых ругов, прежде чем
Носилки установили напротив кургана, примерно в полете копья, пленных согнали в кучу, окружив стражей, затем на свободное пространство вывели огромное существо, опутанное веревками. Хотя существо не слишком упиралось, три десятка крепких ругов тащили его чуть ли не волоком.
— Птичка, моя птичка, — всхлипнул вдруг гном, — так вот какая судьба тебе уготована!
— Птица Рох? — удивленно переспросил рыцарь. — Но почему именно это создание, чья родина столь далеко отсюда, хотят принести в жертву местному князьку?
— Руги не дураки, — неохотно признал Опас, — раньше-то они жертвовали быков да баранов, помимо пленных, конечно… А потом смекнули: чего свое добро переводить, и стали жертвовать пойманных шатунов.
От толпы жрецов отделился длиннобородый старец и подошел к воинам, тащившим огромную птицу. По его знаку воины потянули за верхние веревки, повергая жертву на землю. Им не пришлось прикладывать особых усилий: птица Рох покорно легла набок, доверчиво глядя на людей огромными печальными глазами.
— Да она же ручная! — заголосил гном. — Ай, негодники, что делают! А птичка-то думает, что ей хвост выщипывать станут, мы всегда им хвосты выщипываем, чтобы неслись легче…
Хвост у птицы Рох и впрямь был весьма необычный и напоминал иглы гигантского дикобраза. С таким хвостом трудно высиживать яйца…
Но жреца больше интересовала шея птицы. Он поднял к вершине холма сверкнувший жертвенный нож, выкрикнул имя Ареса, потом наклонился и ловким движением перерезал жертве горло.
Гном закрыл глаза и как-то странно хрюкнул. Он так и сидел, не поднимая век, пока птицу ощипывали, рубили на части и кидали куски мяса в огромный медный котел. Все это сопровождалось заунывным пением жрецов, ударами бубнов и криками: «Арес! Прими, Великий Бог! Арес!»
Кости птицы сложили под котлом вместо топлива. Занялись они хорошо и горели ярко.
Когда дядюшка Гнуб открыл глаза, костер уже прогорел, а Опас рассказывал по третьему разу, как он положил пять дюжин врагов, прежде чем подлый удар свалил его с ног.
— …Когда меня вели мимо моей плененной дружины, я гордо держал голову, и мои воины приветствовали меня!
— Кажется, скоро им придется приветствовать Нергала, — проворчал рыцарь.
Пленных куннов уже согнали к самому подножию кургана, внутрь цепи воинов. Длиннобородый жрец снова выкрикнул имя бога и взмахнул ножом, подавая знак. Руги бросились на пленников, размахивая мечами…
Нет, они не убивали врагов: схватив за волосы, ставили их на колени, потом ловким ударом отсекали левую руку, оставляя, искалеченных степняков истекать кровью. Стоны и вопли наполнили котловину. Отрубленные конечности жертв руги швыряли на курган, и немало окровавленных обрубков упало возле самого кумира Ареса.
— Отвратительная бойня, — пробормотал Дагеклан, сжимая за спиной кулаки.
— Разве в ваших землях всегда милуют побежденных? — спросил Опас, спокойно наблюдавший, как расправляются с его дружиной.
Рыцарь вынужден был признать, что далеко не всегда, но промолчал.
— Дело воина — умирать, — продолжал Опас, — и потом их души вселятся в таких же воинов или даже десятников. А десятники могут стать сотниками, если хорошо несли службу и во всем слушались воевод. Воеводам куда хуже. Вот я, например: когда умру, моя душа вселится либо снова в военачальника моего ранга, либо в коня.
— А почему не в нового кагана? — не удержался от вопроса ехидный гном.
— Потому что у кагана уже есть наследник, глупая фасолина! Воин проходит весь путь перевоплощений: сначала он конь, верный слуга всадника, потом — младший конник, верный слуга десятника, потом — десятник… Если, конечно, при жизни ловок, смел и предан.
— Увы, у воевод, как и у женщин, только две возможности. Нерадивая жена может возродиться жабой или гадюкой, военачальник, не совершивший нужного числа подвигов, — конем. Тогда весь путь нужно проходить сначала.
— Думаю, твоя душа вселится в барана, — проворчал дядюшка Гнуб, но так тихо, что кунн его не расслышал, а рыцарь подумал, что Опас, оказывается, боится не смерти: болтает из страха, что ему, возможно, придется таскать на спине кого-нибудь из своих потных кривоногих соплеменников.
Тем временем внизу снова раздались удары бубнов, звон колокольцев и длинная процессия во главе с носилками Таркиная потянулась вверх по серпантину. Из жрецов ее сопровождал один седобородый, остальные бродили среди искалеченных куннов, приканчивая их жертвенными ножами.
— Зачатки гуманности, — хмыкнул рыцарь, — хоть не заставляют жертвы долго мучиться, истекая кровью.
— Интересно, насколько гуманно поступят с нами? — проворчал гном. — Сразу зарежут или сначала кожу снимут?
Когда процессия поравнялась с пленниками, дюжие воины подхватили клеть за приделанные снизу ручки и понесли вверх по склону. Дагеклан заметил, что их несут среди слуг и рабов, тащивших тяжелые коробы, и женщин в длинных темных одеждах, украшенных, к удивлению рыцаря, довольно тонко исполненными золотыми подвесками и кольцами.
— Наложницы Таркиная, — хмыкнул Опас, — следуют на Ледяные Поля вслед за своцш хозяином. Руги не верят в перевоплощение душ, ибо народ они темный. Думают, что их умерший каган будет жить в Ледяном дворце на далеком острове посреди соленого озера в окружении слуг, воинов и женщин. Сколько их, и все хорошенькие! Славно пожил старик, славно… Ха, не удивлюсь, если Таркинай родится в следующий раз не конем, а мулом!
Процессия свернула в широкий проход, вырубленный в соляном откосе. В конце его темнела ниша — носилки медленно вплыли под белые своды.