Дрейк. Пират и рыцарь Ее Величества
Шрифт:
Узнав о решении монарха, Медина-Сидония, разумеется, не пришел в восторг, прекрасно понимая, что неспособен справиться с возлагаемой на него задачей. Дело в том, что помимо множества должностей Медина-Сидония являлся и генерал-капитаном Андалузского побережья. Именно он должен был защищать Кадис от нападения Дрейка, но прибыл туда, когда все уже было кончено, наглядно продемонстрировав всем свою неспособность к военному руководству.
В отчаянии герцог пишет письмо своему королю: "Было бы несправедливым принять столь высокое назначение человеку, не имеющему никакого опыта морских сражений и ведения войн… Нижайше припадаю к стопам Вашего Величества и прошу освободить меня от высокой чести, коей недостоин, ибо не наделен ни должным знанием, ни здоровьем для мореплавания, ни
Но поздно, король уже подписал официальный указ. Любопытно, что если у испанских военачальников решение короля вызвало полное непонимание, то солдаты и матросы были довольны.
— Теперь у нас начальником милостивый и, главное, богатый человек. Бог даст, платить будут теперь более регулярно! — говорили они.
Впрочем, помимо герцога на флоте имелось несколько действительно хороших моряков. Так, младшим флагманом Армады являлся лучший после Санта-Круса испанский флотоводец генерал-капитан Бискайской эскадры Хуан Мартинес де Рекальде. Он много лет отслужил в Вест-Индии, командовал "Золотыми флотами" и был правой рукой Санта-Круса, а храбрость и отвага снискали ему у подчиненных прозвище Львиное Сердце.
Обязанности начальника штаба исполнял не менее известный Диего Флорес де Вальдес, за плечами которого были два десятилетия плаваний через Атлантику и репутация знатока навигации и судостроения.
Известный военно-морской историк Альфред Штенцель так оценивает корабельный состав и организацию Армады: "Главные силы флота были разделены на шесть эскадр, сообразно числу областей: Португалии (Медина-Сидония), Бискайи (Хуан Мартинес де Рекальде), Кастилии (Диего Флорес де Вальдес), Андалузии (Педро де Вальдес), Гвипуско (Мигель де Окендо) и Леванта (Мартин де Бертендона); в каждой эскадре было по 10–14 кораблей от 1250 до 166 тонн, с 52–12 орудиями на каждом и 500–110 членами экипажа: к эскадрам этим были добавлены еще несколько легких судов в качестве посыльных. В числе 75 военных кораблей было только 19, имевших менее 300 тонн, причем 56 имело 500 и более тони, а в их числе 7 имело от 1000 до 1250 тонн; это были самые большие корабли, которые вообще существовали в те времена. Медина-Сидония командоват португальской эскадрой на флагманском корабле "Сан-Мартин", лучшем корабле во всем мире; главным советником и ментором при нем состоял опытный в морском деле кастилец Диего Вальдес, по профессии судостроитель, человек недоверчивый и осторожный. Кроме того, во флоте состояли:
1) дивизион из четырех больших тяжеловооруженных галеасов из Неаполя с 50 орудиями и около 335 членами экипажа, не считая 300 гребцов (по 5 человек на весле), под командой Гуго де Монкада;
2) дивизион из четырех галер из Португалии, на которых было только по пять орудий и около 100 человек экипажа, не считая 220 гребцов;
3) множество судов с запасами, из которых 23 больших, по 650–160 тонн, все вооруженные, имевшие до 38 орудий и 280 человек экипажа; все эти суда, в числе которых было много ганзейских, были соединены в одну эскадру (командующий — Хуан Гомес де Медина);
Седьмой герцог Медина-Сидония. Неизвестный художник
4) наконец, множество легких судов, в том числе 27 водоизмещением менее 100 тонн; они большей частью тоже были вооружены, но годились только для посылок и разведочной службы (командующий — Антонио де Мендоса).
Никогда до тех пор не собиралось такого количества крупных парусных судов, и потому флот этот производил на всех подавляющее впечатление".
Особую надежду Медина-Сидония возлагал на четыре галеаса — большие боевые галеры венецианской постройки, обеспечившие испанцам победу в сражении с турками при Лепанто в 1571 году. Галеасы имели пол сотни орудий и по двенадцать весел с каждого борта, к каждому веслу было приковано по 10 гребцов. Им предназначалось сыграть решающую роль, если во время сражения случится безветрие: галеасы могли подойти
"Эти галеасы, — пишет современник, — радовали взор. На них были башни и бойницы. Палубные надстройки украшены резными фигурами. Для офицеров на корме имелись роскошные каюты с коврами, их стеньг были обиты бархатом, свет проходил сквозь цветные стекла. Фонари и флаги украшали борта кораблей. Ужинали в порту под пение менестрелей. Посуда, подсвечники и столовые приборы были из золоченого серебра. Офицеры носили шелковые штаны и бархатные камзолы с золотыми цепями. Гребцы и солдаты одевались за свой счет, если им выплачивали жалованье".
Хуже всего на Армаде обстояло дело с артиллерией. Чего только не ставили на палубы судов: базилики и полукулеврины, мортиры и фалькоины, пасволанты и фальконеты, мойяки и эсмерилии — весь хлам, который только можно было наскрести в испанских арсеналах. Новых и действительно годных для артиллерийского боя на большой дистанции пушек-кулеврин набралось всего шесть десятков. Для такого количества судов — капля в море!
Уже перед самым выходом в море по личному приказу короля привезли еще шестьдесят шесть новых пушек. А требовалось вдесятеро больше…
Заготовленные для Армады припасы включали миллионы фунтов галет, по 600 000 фунтов солонины и соленой рыбы, 300 000 фунтов сыра, 400 000 фунтов риса, 6000 мешков бобов, 40 000 галлонов оливкового масла, 14 000 бочек вина, 124 000 ядер и пороха на 500 000 зарядов. Но, как оказалось, что и этого было недостаточно.
19 марта герцог устроил своему флоту смотр. По окончании его он сообщил королю Филиппу, что флот готов к отплытию, за исключением мелких плотничьих и столярных доделок.
Герцог писал: "Согласно воле Вашего Величества, все моряки и солдаты этой Армады исповедались и причастились перед посадкой на борт, а все сертификаты об исповеди переданы мне в собственные руки. Я отдал распоряжение адмиралам и боцманам запретить богохульства и ругательства на борту, не пускать солдат посещать падших женщин, а ежели таковые обнаружатся на борту, немедленно гнать их прочь".
В ответ герцог получил весьма любопытное королевское наставление: "Поскольку победы являются Даром Божьим, коим он милует по своему разумению, а ваш поход, несомненно, угоден ему и вы можете рассчитывать на его вспоможение, если только прегрешения наши не окажутся слишком тяжкими, надлежит проследить, чтобы никаких грехопадений не совершалось на этой Армаде, а если такие совершаются, надлежит их наказывать примерно и наглядно, иначе кара за попустительство падет на всех…"
Впрочем, думая о Боге, Филипп Второй не забыл и о своем личном враге — Фрэнсисе Дрейке. Понимая, что Медина-Сидония может стать легкой добычей "английского дракона", он составил по этому поводу отдельную инструкцию, которая гласила: "В Ла-Манше надлежит избегать баталий с Дрейком, если только его силы не окажутся в меньшинстве, а ветер будет вам благоприятствовать… Армада должна дойти в полном составе к месту встречи… Если же не будет иного исхода, как вступить в сражение с армадами английского адмирала и Дрейка, знайте, что ваши силы значительнее и вы можете, встав по ветру и произведя иные маневры, дать им бой, ожидая, что Господь ниспошлет вам победу. Не премините сообщить всем, что враг, пользуясь артиллерией и огневым боем, не станет приближаться к нашим судам, в то время как в наших интересах сблизиться и взять их на абордаж… Кроме того, озаботьтесь, чтобы после победы наша Армада не рассеялась для грабежа захваченных судов. Всемерно экономьте деньги, отпущенные на Армаду…"
Король Филипп, как ему казалось, предусмотрел все. Но это только ему казалось…
25 апреля, в День святого Марка, генерал-капитан Счастливейшей Армады при полном параде явился в Лиссабонский собор, чтобы принять в свои руки священное знамя нового крестового похода против еретиков.
Мессу служил епископ Лиссабонский. Он благословил участников похода, взял за край штандарт и протянул его герцогу.
На знамени рядом с изображением Христа был герб Испании и девиз: "Восстань, Господь, и защити". На другой стороне — образ Богоматери со следующими словами: "Покажи, что ты мать".