Дрезд из Дроздена
Шрифт:
Это было давно…
Кажется – в прошлой жизни…
Потом была война кого-то с кем-то, я не знаю, кого и с кем, я не мог разобраться, я не думал о политике, я строил города. Потом три величайшие империи перестали существовать, а остальные лежали в руинах. Тогда-то я и спохватился, но спохватываться было уже поздно. Я ходил по городам, я собирал наполовину одичавших людей, я выстраивал новые дома из руин, строил стены, чтобы ветер пустыни не высушил пашни.
Тогда еще по планете ходили какие-то поезда, и я
Уже тогда под ликом городов виднелись руины.
Здесь были города.
Кажется, бесконечно давно – здесь были города.
Редкий воздух жжет мне легкие, и не верится, что когда-то здесь можно было дышать полной грудью…
Я остановился на широкой равнине – здесь будет храм. или дворец. Что-то фундаментальное, величественное, огромное, что переживет века. Какие-нибудь колонны, купола, арки, золото, много золота, или нет, лучше серебра, оно будет сверкать под синим солнцем.
Сегодня я и начну строить. Нет, не храм, сначала дома, много домов, потом выложу в Интернете объявления, квартиры на Астарте. Недорого. Через каких-то двести лет можно будет встречать первых поселенцев, у меня уже будет готов город для них.
Двести лет – срок немалый.
Но я доживу…
Я должен дожить, у меня нет другого выбора.
Я остановился на широкой равнине, посмотрел на руины храма. Странно, что этот храм держался до последнего, когда уже все рухнуло, погубленное сдвигами каких-то плит, про которые никто ничего не знал.
Тогда уже никто не сомневался, что это конец, конец всему, конец нашему миру, который мы так долго строили, конец городов, конец цивилизации. Тогда уже по планете катилась волна эпидемий, я даже не знал, что это было, чума, туберкулез и проказа вместе взятые, что-то жуткое, сжигающее человека изнутри. Это было лет пятьдесят назад, и все-таки как в прошлой жизни, когда мы собрались на окраине когда-то величайшего из городов, еще надеялись выжить, начать все сначала. Нас было около двухсот, и я по очереди закрывал глаза им всем, и по очереди зарывал их всех в землю и ставил кресты.
Кажется, вечность прошла…
Это было лет пятьдесят назад…
Я покинул развалины храма, поднялся на холм.
Я встретил его на вершине холма.
Даже испугался, никак не ожидал, что увижу здесь человека, просто не могло здесь быть человека. Но он шел мне навстречу, невысокий, изможденный какой-то, глаза ввалились, горят огнем, как будто человек тяжело болен.
Он тоже увидел меня. Остановился в двух шагах. Мы стояли и смотрели друг на друга,
А потом меня как будто по лицу хлестнули.
Я узнал…
На вид ему было несколько тысяч лет, не меньше, он был худой как палка, без единого волоска на лысом черепе – и все-таки я узнал самого себя.
Тысячи лет разделяли нас…
А может – больше.
На его лице были следы веков, следы каких-то войн, побоищ, катастроф, эпидемий, следы разочарований, поражений, бессонных ночей. Мы не сказали друг другу ни слова, да, наверное, не могли сказать, – но все и так было понятно.
За его плечами темнели руины, обломки стен, мертвые города, развалины, в которых трудно было что-то узнать, и там, где я задумал храм, теперь белела груда камней. Он сокрушенно кивнул в сторону обломков – видишь, что случилось – и побрел куда-то на север
Я так и не понял, надо ли идти за ним – он исчез так же быстро, как появился, только легкая дымка всколыхнулась на горизонте.
Холмы…
Холмы, на которых будут лежать руины….
И нужно было возвращаться домой – пока еще не поздно вернуться – и я шел вперед.
Шел – сам не знаю, зачем. Он, тот, другой, предупреждал меня, и все предупреждали, я и сам чувствовал, что не так просто будет построить город…
И все-таки я шел вперед.
Сегодня я буду рыть котлован, а потом положу первый камень, а потом построю первый дом…
Пилигрим
– А как вам удалось спастись?
Нет, слишком банально.
Вертится на языке фраза, одна-единственная:
– А как вам удалось спастись?
Снова стучу в дверь, уже чувствую – не откроют.
– Входите.
Вхожу. Оглядываюсь в поисках хозяина, не сразу вижу высохшего старика в углу.
– Вы… хозяин?
– Будет сейчас хозяин… чего хотели-то?
Вздрагиваю от его голоса.
– Я это… из газеты…
– Да чего это газета-то нами заинтересовалась, дел других у газеты, что ли, нет?
– Так вот шестьдесят лет назад…
– И-и-ишь, куда загнули…
Говорю как есть:
– Пилигрим.
– Ишь, ты чего вспомнили… ну, и дался вам Пилигрим этот?
Откашливаюсь:
– Сейчас мы ищем тех, кому удалось выжить во время аварии…
Айзек Валентайн, банкир.
Гуанг Вук, торговец пряностями…
И так далее.
Большой список.
Полторы тысячи человек.
Валентайн недоверчиво смотрит на список, недовольно фыркает, вычеркивает самого себя.
Снова смотрит на список.
Кто-то из них должен быть тем самым…
Кто-то…
Валентайн хмурится, а с чего он взял, что этот кто-то может быть только один, может, их там двое, трое, а то и все десять…