Дровосек
Шрифт:
А серьезных отношений не получалось. Бабы, сволочи, чувствовали в Шуре что-то такое, что им не нравилось, и не хотели дружить всерьез. Может быть, конечно, им не нравился его слюнявый рот с гниловатыми зубами, так ведь даже за безногих и слепых выходят, а тут какие-то зубы. Нет! Это не просто так. Скорее всего, женщины боялись его ума, в сравнении с которым они чувствовали свою неполноценность. После нескольких неудачных попыток установить отношения с дамами по вкусу, Шура понял, что фокус не получится, и решил поставить дело на договорную основу. К этому времени он уже имел хорошую комнату в доме партработников, богатый набор продуктовых карточек и
Бабакин присмотрел в обкоме молодую, но несимпатичную секретаршу, вдову бывшего сотрудника областного комитета, и стал наводить мосты. На сей раз Шура не предлагал романтических отношений, море ласки и океан любви. После того, как знакомство укрепилось, Бабакин улучил удобный момент и сделал ей брачное предложение.
– Ты одна – и я один. Тебе непросто, и мне нехорошо. Что поодиночке тосковать, давай сойдемся, все легче будет, – сказал он ей простым и понятным слогом.
Нинель раздумывала недолго. Терять ей было нечего, и она согласилась. Вскоре она переехала к Бабакину, и молодые зажили мирком да ладком.
Брак у Шуры получился неплохой. Нинель была чуть-чуть туповата, нетребовательна и достаточно похотлива. Наконец-то Шура навел порядок в личной жизни. Правда, он осознавал, что вялые груди жены, ее скрипучий голос и пещерный интеллект не могут составлять все, что ему отвесила судьба. Такого не бывает. В этом возрасте нельзя запирать себя в тоскливую темницу супружеской постели. Что-то еще будет. Главное – жить осторожненько, осмотрительно, чтобы не вляпаться.
Между тем Нинель подходила Шуре по другому своему прекрасному качеству. Выросшая в такой же нищете, что и муж, она была ненасытна в приобретательстве, и это стало истинным стержнем их союза. Бабакины стояли в первых рядах покупателей в партийных спецраспределителях. Приобретенный дефицит глубоко радовал обоих супругов и наполнял жизнь ласковым, теплым светом. Это заменяло им походы по музеям и театрам, куда они вообще не ходили бы, если бы только не партийный долг.
Бабакин не забывал и о полезном опыте сотрудничества с «органами». Время стояло неспокойное. Сталин мог начать какую-нибудь кампанию совершенно неожиданно, и тут никакой защиты от такой напасти у молодого партийца не было. Поэтому сочинения за подписью «Труженик» нескончаемым потоком текли в нужное место. На дворе стояло то блаженное время, когда «органы» могли разрабатывать «парторганы», и Шура добросовестно информировал тех, кого надо, об умонастроениях среди некоторых членов руководства обкома.
Со временем Бабакин получил диплом историка, который можно было с полным основанием считать фиктивным, так как на самом деле науками он не занимался, не до того было, а всего лишь получал необходимые записи в зачетке, когда наступала пора. На дворе стоял сорок девятый год, партработников с высшим образованием не хватало, и Шура понимал, что диплом может стать его палочкой-выручалочкой. К тому времени уже вовсю полыхала «холодная война». Поразмыслив немного, Шура пришел к заключению, что самое безопасное дело в его положении – это принять участие в идейных боях с американским империализмом, отступив в сторонку от сложных внутренних хитросплетений, где можно ненароком сильно просчитаться.
Упирая на то, что получил образование историка, которое пропадает зря, Бабакин добился своего перевода из орготдела в отдел агитации и пропаганды обкома партии и углубился в изучение агрессивной сущности американского империализма. Вскоре из-под
В Москве Бабакин на первых порах вел себя тихо, осматриваясь в своем окружении. Сталин был еще в силе, и обстановка в ЦК заставляла постоянно быть настороже. Война выдвинула в партийное руководство немало новых лиц, пришедших и с фронта, и с тыла, среди них были личности незаурядные, с сильным характером и отвагой. Таким кремлевская кухня давалась нелегко, частенько они по своей воле попадали в конфликтные положения, а бывало, кого-то просто подставляли знатоки партийных интриг. Кое о чем в их поведении докладывали и Самому. Но тот относился к своим выдвиженцам снисходительно и многое им спускал.
Подниматься вверх среди такой публики было страшновато. Можно было нечаянно получить крепкого пинка.
В ЦК Бабакину поручили давать отпор противнику на американском направлении, и главными клиентами для воспитательной работы стали НКИД и разведка НКВД. Шура сразу решил с пропагандой к чекистам не лезть, хотя с переездом в Москву сотрудничество с ними продолжил. В глубине души он боялся и ненавидел эту породу сталинских псов и дискутировать с ними не был склонен. Поэтому весь свой классовый запал обратил на дипломатов.
Здесь он с первых дней обнаружил, что всю работу НКИД на американском направлении ведут несколько еврейских кланов. Единственным утесом среди этой братии стоял молодой белорус Громыко, сделанный послом в США по личному указанию Сталина – видимо, для того, чтобы евреи не задумали дурить его в групповую. Бабакин не был антисемитом, но сама ситуация заставила его задуматься.
Понятно, что евреи прибрали к рукам этот выгодный участок еще на заре советской власти, так как раньше других поняли, что он – курочка, несущая золотые яйца. Но ведь концентрация одной национальности на ответственных участках неизбежно приводит к кумовству, блату, продвижению неумелых и бездарных работников, ухудшению кадровой ситуации, а значит, и к снижению эффективности работы. Придя к такому выводу, Бабакин воспылал незримым патриотическим порывом. Это был шанс показать себя на новом месте. Он стал изучать варианты выявления «узких мест» в работе МИДа на американском участке, и самым лучшим вариантом ему казалось «разоблачение национальной групповщины». Видимо, каким-то неизвестным органом, которым снабжен далеко не каждый человек, Шура уловил в воздухе назревавшую кампанию против «врачей-вредителей», бывших поголовно евреями.
Бабакин намеревался проявить озабоченность в записке руководству ЦК по данному вопросу и начал готовить такой документ. Из-под его руки выползали накатанные фразы о том, что семейственность ослабляет контроль и требовательность, о том, что гаснет бдительность, и коммунист обнажает беспомощную сущность перед врагом. Записка вышла хлесткой, убедительной, с перечислением многих громких фамилий и указаниями на недоработки обладателей этих фамилий.
Что получилось бы из этого намерения Бабакина, судить трудно, но на свое счастье Шура решил посоветоваться с чекистами, с которыми регулярно встречался на конспиративной квартире у метро «Сокольники».