Дровосек
Шрифт:
– Я не могу с этим согласиться. Власть КПСС тоталитарна, негибка, жестока. У нее, без всякого сомнения, есть внутренние противники. Надо их выявлять и работать с ними адресно. Не жалеть на них денег. Вот и потечет этот ручеек, который когда-нибудь превратится в поток. Но без этой работы нам Советы не одолеть. Это и есть третий императив. На мой взгляд, следует переходить от конфронтации с Советами к более мягкой линии, одновременно размягчая их идейное ядро, потому что конфронтация только мобилизует противника.
Вот, пожалуй, главные императивы, которые, по моему мнению, следует учитывать в американской политике.
Глава 6
1965 год. Подняться над миром
После встречи с Эйзенхауэром звезда Збигнева начала стремительно подниматься в зенит. Жизнь его загремела веселым Орлеанским диксилендом,
В период очередной президентской избирательной кампании Збигнев был приглашен советником в избирательный штаб Джона Кеннеди. Уровень его политических контактов и степень влияния достигли предела. К его слову прислушивались все.
Он разрабатывал внешнеполитическую программу будущего президента и формировал в штабе солидарный подход к международным делам. Молодой политолог стал воспитателем могучих и тертых функционеров. Они учились у Жабиньского системному пониманию геополитики.
После того, как Кеннеди устранили, Жабиньский продолжил работать у его преемника Линдона Джонсона. Збигнев одобрял исчезновение Джона Кеннеди из земной жизни. Этот президент ничему не научился за два года своего правления. Он слыл «голубем», не понимал, как себя следует вести с военными промышленниками, и вообще окончательно запутался во внешней политике. Больше всего Збигнева раздражало то, что Кеннеди с большим трудом воспринимал его империальные подходы и, казалось, всерьез задумывался над тем, чтобы найти компромиссы с коммунистическим миром. Несмотря на все требования Жабиньского, Кеннеди категорически отказывался втягиваться в ситуацию вокруг Вьетнама и лишь незадолго перед смертью позволил усилить там военное присутствие.
Однажды Збигнев поймал себя на том, что все его представления о человеческой истории утратили эмоциональную основу. Он думал о войнах, заговорах, геноциде так, как будто это происходило не на самом деле, а в какой-то придуманной сказке. Не было смертей, не было чудовищных страданий огромных масс людей. А был какой-то рисованный фильм, не вызывавший ничего, кроме научного любопытства. А события в этом фильме развивались драматически.
Могучая Франция безнадежно застряла в болотах Вьетнама, не в силах победить полудиких аборигенов. Вьетконг оказывал небывало упорное сопротивление колониальным войскам. Сопротивление непонятное и необъяснимое. Хотя можно было объяснить это упорство поддержкой с Севера. Для кого-нибудь другого такого объяснения было бы достаточно. Но он, Жабиньский, знал, что дело здесь не только в поддержке Севера, которая, действительно, была немалой. Вьетнамцы дрались насмерть, жертвенно и отчаянно. Неужели ими руководила красная идея? А что же еще? Наверное, то же самое происходило и с русскими в войне против Гитлера. В чем секрет красной идеи? Почему эта тупая, античеловеческая ложь так привлекает человека?
Размышляя над этими вопросами, Збигнев все больше и больше склонялся к мнению, что не внешняя сторона какой-то доктрины привлекает людей. Нет! Все дело в человеческом эгоизме. Что дает коммунизм эгоисту? Равенство? Отнюдь нет. Он дает ему возможность без борьбы встать на одну планку с более сильными. Но и это не главное. Оставаясь эгоистом, человек тайно мечтает, заполучив неправедно равные стартовые возможности, подняться над другими. В этом фокус коммунистической морали. А значит, она очень близка морали буржуазной, которая не прибегает ни к каким ухищрениям, а прямо говорит: лучшие куски – сильнейшим. Значит, обе эти идеологии – две сестры, происшедшие от одного отца – эгоизма. Но они находятся в смертельной схватке. Как сделать так, чтобы красная сестра поддалась и проиграла? Может быть, надо взывать к сестринским чувствам – мол, мы родня, похожи друг на друга, давай всем делиться. Построим постиндустриальное общество, сольемся в экстазе. Но эти мысли давно вынашивает Уолтер Ростоу, только никакого отклика на той стороне они не находят. Значит, военное столкновение, решительный бой? У Збигнева даже дух захватывало от фантастических картин третьей мировой войны. Вот это было бы действо!
Что там Вьетнамская война в сравнении с ними. Ему нисколько не жаль было мирных вьетнамцев, гибнущих под бомбами. В своих записках к президенту он требовал включения США в эту войну, потому что там, в Южном Вьетнаме, свободный мир проигрывал передовой колонне коммунизма. Эту колонну требовалось во что бы то ни стало остановить. Империя должна демонстрировать свою решительность и беспощадность. Империя не знает страданий побежденных. Она знает лишь силовые поля и постоянно раздвигает их в свою пользу. Если учитывать страдания людей, то не надо заниматься политикой.
Мы – инквизиторы, а красная идея – ересь. Не зря программа построения коммунизма так похожа на заповеди Евангелия. Это ересь от Евангелия! И здесь есть только один путь – уничтожение ереси. На память ему приходил Великий Инквизитор Томазо де Торквемада. Только сохранившиеся документы свидетельствуют о том, что он лично послал на костер более 10 тысяч человек, десятки тысяч сгнили в тюрьмах, умерли от бичевания или на галерах. Железный Великий Инквизитор не останавливался ни перед чем. Происходя из семьи евреев-выкрестов, он возглавил преследование еретиков, подавляющее большинство которых было евреями, и поддержал изгнание этого народа из Испании. Он возвел доносы в ранг благодетели, а пытки признал богоугодными. Все для того, чтобы католичество сохранилось в чистоте и выжило. Еретик оскорбляет Бога, а это куда большее преступление, чем кража или убийство. Если воров и убийц карают, то еретики заслуживают еще большего наказания. Чем же отличается наше время от Средневековья? Разве только тем, что ересь приобрела гигантские размеры, а новый Торквемада еще не явился.
Постепенно мечты о роли спасителя христианской цивилизации все больше и больше овладевали им. Конечно, нельзя открыто копировать Великого Инквизитора. Пусть это останется тайной стороной его души. Но идеологию преобразования мира без балласта устаревшей морали он создаст. В его голове имеется все необходимое, чтобы взять на себя роль теоретика и автора таких преобразований.
А почему бы и нет? Ведь ему только тридцать лет. Значит, в сорок он станет законодателем умов всей политической Америки. Такой человек очень нужен. Эта демократическая карусель пока даже не поняла, что на нее легли исторические задачи, и она не имеет права от них уходить. Он, католик с железной волей, очень подходит на роль идеолога империи. Придет время – и это поймут все. Нет, он не станет так открыто проповедовать насилие, как это делал Торквемада. Западная цивилизация уже разработала чудесный словарь для общественности, с помощью которого можно в самых розовых тонах описать жесточайшие намерения. И технологии управления общественным рассудком уже вызревают.
Жабиньский давно понял, как податливы американские президенты на его выкладки. Не имеющие понятия о геополитике, они, как губка, впитывали то, что он вкладывал им в уши. Правда, Джон Кеннеди был доступен в меньшей степени, а его последователь Линдон Джонсон слушал его очень внимательно. Будучи его советником, Збигнев изо дня в день убеждал президента, что в Юго-Восточной Азии решается судьба мира. Захват Вьетконгом Южного Вьетнама предрешен, если не вмешаются Соединенные Штаты. Однако у Америки не было формальных оснований начинать боевые действия, и тогда с подачи Жабиньского Пентагон разработал операцию в Тонкинском заливе, которая стала предлогом для вступления США в войну против Ханоя. Операция прошла блестяще. Весь мир возмущался тем, что северные вьетнамцы вероломно напали на два американских эсминца, находившихся в нейтральных водах, неподалеку от побережья. Никто не знал, что нападение спровоцировали южновьетнамские спецназовцы, симулировавшие ночную атаку на северовьетнамские острова, неподалеку от района патрулирования кораблей.
США подтянули в залив несколько авианосцев и начали бомбардировки Северного Вьетнама. Разворачивалась полномасштабная война. Збигнев ликовал. Америка засучила рукава и наконец-то взялась за наведение порядка в мире.
Иногда Жабиньскому казалось, что он поднимается над землей на невидимых крыльях. Далеко внизу полыхают войны, извергаются вулканы, свершаются революции, гибнут, страдают и ликуют массы людей, а он смотрит на это холодным взглядом, и ничто не волнует его сердце. Он – мудрый режиссер и властитель этого земного театра. Его удел – не ввергать себя в земные страсти, быть выше их.