Друд, или Человек в черном
Шрифт:
— Да, кстати! — сказал я. — Я тут на днях случайно столкнулся с другом молодого Эдмонда Диккенсона.
Я ожидал увидеть на лице Диккенса ошеломленное или изумленное выражение, но он лишь слегка повел царственной бровью.
— Правда? У меня сложилось впечатление, что у молодого Диккенсона нет друзей.
— Оказывается — есть, — солгал я. — Школьный приятель по имени Барнаби, или Бенедикт, или Бертрам, или что-то вроде.
— А какая у него фамилия? — поинтересовался Диккенс, часто постукивая тростью по земле
— Не имеет значения, — ответил я, сожалея, что не продумал поосновательнее вводную часть вымышленной истории, призванной стать ловушкой для Неподражаемого. — Просто случайный знакомый по клубу.
— Почему не имеет? Вполне возможно, ваш клубный знакомец солгал вам, — беспечно промолвил Диккенс.
— Солгал? С чего вы взяли, Чарльз?
— Я точно помню, как молодой Диккенсон говорил мне, что ни дня не учился в университете и никогда не переступал порога ни одной школы, — сказал Диккенс. — Похоже, у бедного сироты были домашние учителя, один хуже другого.
— Ну… — Я прибавил шагу, нагоняя Диккенса. — Может, они и не школьные друзья, но этот Барнаби…
— Или Бертрам, — сказал Диккенс.
— Да. В общем, этот парень…
— Или Бенедикт.
— Да. Вы позволите мне продолжить, Чарльз?
— Пожалуйста, дорогой Уилки! — Диккенс улыбнулся и сделал приглашающий жест.
Стайка серых птиц — куропаток или голубей — сорвалась с живой изгороди перед нами и взмыла в синее небо. Диккенс на ходу вскинул трость к плечу, словно ружье, и спустил воображаемый курок.
— Так вот, по словам этого парня, невесть откуда знавшего молодого Диккенсона, в прошлом году Диккенсон самолично сообщил ему, что он, Диккенсон, за несколько месяцев до своего совершеннолетия в законном порядке поменял опекуна.
— Вот как? — только и промолвил Диккенс. Равнодушно-вежливым тоном.
— Да, — сказал я и выжидательно умолк.
Мы прошли ярдов сто в молчании.
Наконец я метнул свою «бомбу».
— Этот самый парень…
— Мистер Барнаби.
— Этот самый парень, — упрямо продолжал я, — как-то случайно оказался по делам в банке своего друга Диккенсона и случайно услышал там…
— Что за банк? — осведомился Диккенс.
— Прошу прощения?
— О каком банке вы говорите, дорогой Уилки? Вернее, о каком банке говорил друг молодого Диккенсона?
— Банк Тилсона, — ответил я, ощущая сокрытую в этих двух словах силу.
У меня было такое чувство, будто я делаю решающий ход слоном, прежде чем объявить мат. Кто-то (кажется, сэр Фрэнсис Бэкон) сказал: «Знание — сила» — и я сейчас обладал сокрушительной силой, порожденной знанием, добытым инспектором Филдом.
— А, да. — Диккенс легко перепрыгнул через ветку, валявшуюся на песчаной дорожке. — Я знаю этот банк… ужасное старомодное, кичливое, тесное, полутемное, уродливое заведение, пропахшее плесенью.
К этому моменту я уже почти (но
— Достаточно надежный банк, чтобы перевести примерно двадцать тысяч фунтов на счет нового опекуна Эдмонда Диккенсона, — с расстановкой проговорил я и задался вопросом, не добавил ли бы здесь мой сержант Кафф «ха-ха!».
— Ко всем перечисленным выше определениям я бы еще добавил «неосмотрительное», — хихикнул Диккенс. — Никогда больше не буду иметь никаких дел с банком Тилсона.
Я невольно остановился. Диккенс сделал еще несколько шагов и тоже остановился, явно слегка раздосадованный, что мы нарушили темп ходьбы. У меня бешено колотилось сердце.
— Так значит, вы не отрицаете, что получили там деньги, Чарльз?
— Отрицаю? С чего бы мне отрицать, дорогой Уилки? О чем вы, собственно, говорите?
— Вы не отрицаете, что стали опекуном Эдмонда Диккенсона и перевели примерно двадцать тысяч фунтов — все состояние молодого человека — из банка Тилсона на свой счет в собственный банк?
— Не отрицаю и не собираюсь отрицать! — рассмеялся Диккенс. — Оба ваши утверждения являются констатацией фактов, а следовательно, соответствуют действительности. Ну же, пойдемте.
— Но… — проговорил я, нагоняя Диккенса и стараясь попасть в ногу с ним. — Но… когда я недавно спросил вас, знаете ли вы, где сейчас находится молодой Диккенсон, вы сказали, что понятия не имеете — мол, слышали только, будто он уехал в Южную Африку или еще в какие-то дальние края.
— И это чистая правда, — сказал Диккенс.
— Но вы же были его опекуном!
— Только по названию, — сказал Диккенс. — И только в течение нескольких недель, остававшихся до совершеннолетия бедного мальчика и его вступления в полные права наследства. Оп полагал, что оказывает мне честь, назначая меня своим опекуном, и я не счел нужным разубеждать его. Безусловно, это дело касалось только нас с Диккенсоном, и никого больше.
— Но деньги… — начал я.
— Сняты со счета по просьбе Диккенсона на следующий же день после того, как он достиг совершеннолетия и получил право распоряжаться своим капиталом по собственному усмотрению, дорогой Уилки. Я имел удовольствие выписать юноше чек на всю сумму.
— Да, но… почему через ваш банковский счет, Чарльз? Это же лишено всякого смысла.
— Разумеется, — согласился Диккенс, снова хихикнув. — Юный сирота, по-прежнему считавший, что обязан мне жизнью, хотел видеть мою подпись на банковском чеке, с которым он вступал во взрослую жизнь. Все это глупости, конечно, но от меня требовалось единственно принять перевод и выписать парню чек. Его бывший стряпчий и консультант — мистер Рофф, кажется, — уладил все дела с обоими банками.
— Но вы сказали, что понятия не имеете, куда уехал Диккенсон…