Друг-апрель
Шрифт:
– Я ни слова не сказал ни про какого ворона, – дядя булькнул свинцом.
– Да, не сказали, но это ведь те самые стихи, я их узнал ведь! Вы тогда их вслух читали…
– Знаешь, Иван, я в жизни много разных стихов прочитал, – сказал дядя Гиляй. – Может, про ворона тоже. Но поскольку меня очень часто били по голове, у меня там все перепуталось. Такой коктейль сделался, шейк-шерри. И иногда как всплывет, так хоть о баню стучись…
– У нас баня сгнила давно, – напомнил Тюлька.
– Баня сгнила, – усмехнулся Гиляй. – Да у вас тут все сгнило! О вашу баню головой лучше не стучаться – рассыпется! Так что, Вячеслав, ты о баню не стучись, будь осторожен!
Тюлька рассмеялся. Он развел огонь в своем отдельном очаге. Потом собрал уродцев и покидал их в ковш.
– Зачем? – поинтересовался Аксён.
– Кастет сделаю, – сообщил Тюлька.
– Нельзя кастет из свинца делать, – вмешался дядя Гиляй. – Лучше из бронзы.
– Почему? – спросил Тюлька.
– Свинец мягкий – при сильном ударе он может сплющиться. И тогда пальцы защемит. Бронза тверже. Делай из бронзы.
– А где я бронзу найду? – растерялся Тюлька.
– Ну это просто. Ты в городе бывал?
– Да.
– Ленина видел?
– Это памятник, что ли?
– Ага. Тут все просто – отправляйся ночью в город с ножовкой и… Он там с кепкой или с газетой?
– С газетой, – сказал Аксён.
– Вот ты, Вячеслав, пойди ночью к Ленину и отпили у него ножовкой газету. Потом измельчи ее напильником в пыль, а эту пыль уже можно сплавить в кастет. Очень просто. Никакого свинца. Ясно?
– Ясно. – Тюлька принялся выуживать плоскогубцами бэтменов из ковша.
Конечности у них стали уже оплавляться, и уродцы сделались еще уродливее, Тюлька доставал фигурки из геенны и остужал в банке с водой.
– Когда мы были маленькие, на восьмом заводе стоял железный рабочий. – Дядя Гиляй достал сигарету, курить не стал. – Рядом с клубом. Такой, раньше везде такие стояли. С молотом. А в парке в Нельше была балерина гипсовая. Как-то раз в грозу на нее упало дерево и сломало, и балерина стала валяться. А мне ее жалко стало, красивая очень балерина…
Дядя замолчал и все-таки закурил.
– Однажды я взял эту балерину и оттащил ее к рабочему. Взял тележку и отвез на восьмой завод. И приставил. Очень красиво получилось, рабочий ее как бы кувалдой обнимал…
– А потом…
Но узнать дальнейшую судьбу гипсовой балерины и железного рабочего не получилось – на станции рявкнуло, знакомо, по-паровозному.
– Поезд… – Тюлька опрокинул котелок, монстрики просыпались на землю страшненькой кучей-малой. – Сейчас же не должно ничего…
Тюлька вскочил и кинулся к железной дороге, прямо через ельник.
Но это были не они, просто кто-то сорвал стоп-кран.
Вечером Аксён ткнул Тюльку локтем и прошептал:
– Тюлька, я тебе рассказать кое-что должен.
– Сплю я, – отозвался из-под подушки Тюлька. – И не надо мне ничего говорить, я не дурак.
– Я тебе не про то совсем хотел, я про Ленина.
– Что про Ленина?
– Ты к Ленину ни в коем случае не ходи.
– Почему?
– Памятники нельзя обижать. Если ты у него что-нибудь заберешь, он всю жизнь потом будет тебя преследовать. Начнет ночью приходить и смотреть в окно. А если кто-то забудет закрыть в доме дверь – придет и задушит. Одной рукой.
Тюлька недоверчиво хмыкнул.
– Ты про олененка слыхал?
– Нет.
– Олененок стоял в главном парке, рядом с дискотекой. Он там с самой войны стоял, его солдаты из Германии привезли. И все этого олененка любили, а дети на нем катались. А потом какая-то пьянь хулиганская его взяла и сломала. Так вот этот олененок стал являться ко всем своим обидчикам по ночам и стучать в стену копытом. Так негромко – тук-тук, тук-тук. А на следующее утро его находили мертвым, а лицо было от ужаса просто неузнаваемо. И так олененок явился ко всем, и все они умерли, кроме одного.
– А что с ним стало? – Тюлька выбрался из-под подушки.
– Он пообещал олененку, что будет каждый месяц строить по памятнику оленю.
– Это что, если отпилить кепку у памятника, придется всю жизнь ставить памятники кепкам?
– Точно. Спи давай, завтра день тяжелый будет.
– Почему это?
– Потому.
– А какой завтра день?
– Первое. Или второе. Или третье.
– Да…
Тюлька вздохнул и снова спрятался под подушку. Где-то в стене зашевелилась Маруська.
Глава 14
Тюлька поднялся первым. Вернее, вторым, Аксён не спал уже давно, с полшестого. Ему казалось, что его разбудил старт, все вокруг вроде бы подпрыгнуло, стены перекосились, на кухне звякнула посуда. Аксён открыл глаза. Тихо. В небе ничего не свистело, на стене еле слышно тикали ходики, в зале стонал во сне дядя Гиляй. Аксён с удовольствием отметил, что стонет дядя Гиляй мучительно, будто там, во сне, он имеет непростую беседу с десятком трудолюбивых инквизиторов. Конечно, будить Гиляя Аксён не стал, перевернулся на левый бок, закрыл ухо подушкой. Дядя исчез.
Зато появилась крыса. Большая, необычно черная и совсем незнакомая. Обычно по утрам выходила Маруська, она жила в доме уже года два и была уже практически членом семьи, примерно как Жужжа. Эта же крыса была чужая, и Аксёну стало неприятно, он подумал, что новенькая выжила Маруську и теперь заведет здесь свои разнузданные порядки. Маруська была своя, ходила всегда прилично, вдоль стены, на стол не залазила, даже если там что-то оставалось на ночь, по кухне не шастала и детишек воспитывала в строгости. А как они входили в рост, так сразу их и прогоняла к соседям, чтобы не безобразничали.