Друг-апрель
Шрифт:
– Разотрешься. Руколова тебе массаж сделает.
Чугун помотал головой.
Врет, подумал Аксён. Врёт, собака, ничего у него не болит. А у Тюльки колено распухло уже хорошо. И посинело.
– Я не могу, я тебе серьезно говорю…
Чугун продемонстрировал бледную поясницу с красными прожилками. Аксёну захотелось как следует пнуть его в эту поясницу, чтоб полетел он с насыпи, кувыркаясь, калека.
– У меня грыжа ведь, ты знаешь…
Про грыжу Аксён ничего не знал.
– Мне вообще поднимать тяжелое нельзя, она может выставиться…
– Сволочь ты, ничего у тебя не выставится.
– Я тебе говорю: у меня грыжа, я тебе показать могу!
Чугун вскочил и принялся распускать ремень на брюках.
– Не хочу я смотреть на твою грыжу!
– Покажи грыжу… – пробормотал Тюлька.
Глаза у него медленно сходились к переносице и наливались красным. Тащить на руках Тюльку Аксён больше не мог. На плече… Тюлька был слишком костляв и скатывался.
– Повезу тебя на закорках, – сказал Аксён. – Слышишь меня?
– Слышу…
– Помоги, сволочь. – Аксён повернулся к Чугуну.
– Помогу, сволочь.
Чугун помог.
– Держись за шею! – велел Аксён.
– Пусть Чугун грыжу покажет…
– Да пожалуйста…
Грыжа действительно имела место. Мерзкая и бледная, и тоже в прожилках, Аксёна чуть не стошнило. Тюлька принялся хихикать и трястись.
– Держись, говорю! – Аксён ткнул локтем.
Тюлька сжал руки, Аксён пошагал по шпалам. Через два столба началась тропинка, и они с Тюлькой спустились вниз. Чугун с грыжей отстал, брел, ругаясь, что этот перенос надолго уложит его в постель, грыжа явно воспалится, понадобится операция, возможно, ему даже дадут инвалидность…
Аксён подумал, что, если такому гаду, как Чугун, дадут еще и инвалидность, это будет совсем уж несправедливо, бесплатно в пригородном ездить будет, сволочь. Поэтому он сказал:
– Теперь понятно, почему тебя Руколова к себе не пускает. Кому ты нужен, с грыжей-то?
Чугун заткнулся.
Они спустились с насыпи в лес. Тяжело. Тюлька был легкий, но неудобный. Иногда он то ли засыпал, то ли отключался и начинал сползать, Аксёну приходилось его придерживать, это все очень усложняло. Однако постепенно Аксён приноровился, пристроил Тюльку на плечах поудобнее, и шагать стало легче. Чугун стал отставать. Дышал громко, с хрипом, постанывал, всячески показывая, что ему трудно.
Сволочь. Настоящая тупая сволочь, разобраться со сволочью, но это потом.
– Пришли почти, – подал голос Тюлька, – вон то дерево я знаю…
Аксён промолчал. Плохо. Болел живот и плечи, легкие лопались, болели даже глаза, ничего, меньше километра осталось, можно дыхание даже задержать…
– Стойте… – прокаркал Чугун. – Стойте, придурки…
Аксён остановился. Пусть так, даже лучше.
– Ну? – Он пытался восстановить дыхание. – Что тебе?
– Там… дома… не болтайте… Тюлька, ты слышишь? Ты бродил по лесу и влетел в капкан. Понял?
Тюлька прохныкал что-то утвердительное. Аксён промолчал.
– Ты что молчишь? – прохрипел Чугун. – Ты меня слышишь?
Аксён сказал, что слышит, после чего рекомендовал Чугуну идти поглубже и делать покруче.
– Хуже будет, Аксён, поверь мне… – мерзким голосом сказал Чугун. – Сам знаешь, со мной чревато…
Аксён повторил, куда и что. И даже полегче чуть стало. И подумал еще: хорошо, что дом на самом краю стоит, все-таки удобно.
Он втащил Тюльку на крыльцо, пинком вышиб дверь, влетел в зал.
Мать разгадывала кроссворд, охнула. Аксён положил Тюльку на диван, сам опустился рядом.
– Этот придурок покалечился, – сообщил появившийся следом Чугун. – Ты смотри, Вер, копыто ему как разворотило.
Чугун засучил Тюльке штанину.
– В больницу надо… – выдохнула мать. – За машиной надо бежать, к Мишке…
– Никуда не надо, – негромко сказал дядя Гиляй.
Он появился из-за спины Чугуна. На лице скука.
– Да… – протянул он. – Красиво разбацано… Не, Верка, не следишь ты за своими пацанами…
– Гангрена может начаться, ты посмотри только…
Глаза у матери блестели пластмассово, говорила одно, а глаза были другие.
– Надо прорезать, – дядя Гиляй зевнул. – Часа через полтора поздно уже будет.
– Одурел совсем, – сказала мать. – Давайте машину…
Но пусто, совсем пусто, сквозь стекло.
– Заткнись лучше, – зевнул Гиляй. – Заткнись. Дура…
– Может, на самом деле лучше в больницу? – предложил Аксён.
– В больницу…
Дядя Гиляй пустился шарить по карманам.
– В больницу, говоришь… В больницу хорошо, правильно… В капкан попал, скажете. А в больнице спросят: где это Славик Аксентьев умудрился по весне влететь в капкан? Где он попал в капкан?!
Гиляй резко выбросил руку, схватил Аксёна за нижнюю губу.
Было больно, Аксён дернулся, но дядя держал хорошо, крепко.
– Где он в капкан попал? – повторил дядя.
– Гиляй, отпусти его, – сказала мать равнодушно.
Гиляй отпустил, Аксён вытерся, на лице остался табачный след от крепких дядиных пальцев.
– Я скажу, где он попал в капкан. – Гиляй закурил. – Они наверняка грабили дачи. А дачник сейчас злой, особенно столичный… Московские дачи чистили?
Аксён промолчал.
– Понятно. Они чистили московские дачи, и Слава попал в капкан. Дурачье. Вот дурачье-то! Надо было попробовать сначала палкой…
– У него кровь там в колено натекает, – перебил Аксён. – И дальше будет натекать…
– Ты что… – дядя хотел выругаться, но замолчал.
Огляделся.
– Где этот болван? Чугун где?!