Друг Бенито
Шрифт:
Одноклассники Беннета текстовые задачи не любили. Разумеется, они вообще не любили математику, но предпочли бы пломбировать зубы, чем сидеть и решать текстовые задачи. А Беннет ценил текстовые задачи на уровне пекановых пирогов Флориды. Они были восхитительны. Он их просто глотал. Он уговорил пораженную миссис Диксон давать ему дополнительные задачи помимо общего задания, и когда у нее кончились задачи, он сам себе их придумывал. После школы, когда другие ребята играли в баскетбол или слонялись за аптекой «Рексолл», покуривая и обсуждая девиц, Беннет уходил домой, в свою комнату, к текстовым задачам.
Мать выходила из своей комнаты, где отдыхала, в бледно-желтом халате, и останавливалась внизу лестницы. Беннет, что ты там делаешь? вежливо обращалась она к нему. Ничего,
Беннет не понимал, почему мать зовет его эгоистом за то, что он сидит у себя в комнате. В те годы, и еще много лет потом слова других людей ставили его в тупик. Однажды осенью его карманные деньги сократились до двадцати пяти центов в неделю. Мать объяснила, что дела семьи идут хорошо, и сейчас самое время откладывать деньги, а не тратить. В другой раз его кузина Лаура, чуть старше двадцати лет, объявила, что порывает со своим женихом, потому что слишком сильно его любит. Действительно ли она это хотела сказать? Беннет научился скрывать свое недоумение и просто кивать. Потом он уходил к себе в комнату решать текстовые задачи. И думал, что каждому стоило бы научиться это делать.
Час ночи. Старик Талья ковыляет по двору, никем не наблюдаемый. Темный дом спит. Он медленно хромает в лунном свете. А вот еще откуда-то свет. Старик глядит налево, в окно второго этажа. Che diavolo, ci risiamo [1] , бормочет он и идет дальше по дорожке.
Беннет сидит за столом. Они такие красивые, уравнения. Даже с виду красивые, но в уме красивее всего. Их точность и сила красивы, и Беннет, начиная понимать уравнение, испытывает то же чувство, что и при виде восходящей над деревьями луны. У него в уме сначала темно и тихо, а потом верхушки дальних деревьев начинают слегка светиться, бело и приглушенно, и белизна становится ярче, очерчивая силуэты деревьев, а потом появляется кусочек луны, и математика открывается как есть и сияет в своем совершенстве. Час ночи, но он еще не устал. Он черпает силы в себе самом. Ему не надо идти в библиотеку, не надо искать информации и помощи у товарищей или взрослых. Он просто может сидеть себе голым за столом, где лежит чистая белая бумага, и работать с абсолютной уверенностью, в одиночестве, в совершенстве. Мысленно скользя по миру, он не переживает из-за своего маленького роста, или прыщей, или трудностей в разговоре, или недоумения от чужих слов. Это мир без тел. Это мир чистой логики и изящества. Это лучшая часть одиночества — та, в которой нет печали.
1
Дьявол тебя побери ( ит.).
~ ~ ~
Настоящая причина, по которой дядя Мори был несчастен, — он всегда был в долгах. Он был заядлый игрок.
В средней школе в Нэшвилле дядя Мори играл на переменах в орлянку с ребятами. В старших классах он перешел на покер. По пять карт, с максимальной ставкой десять центов. И даже при таком максимуме он мог в субботу вечером выиграть или проиграть десять долларов. Для тощего пацана середины тридцатых годов это были большие деньги. Он начал ставить на баскетбольные матчи, собачьи бега, политические выборы, на все, где пахло деньгами и риском. Когда ему пришлось оставить колледж за то, что одалживал и проигрывал средства на обучение, он стал перебиваться случайными заработками, пока его сестра не вышла замуж за отца Беннета. Тогда он переехал в Мемфис и вступил в семейное дело — большой магазин готового платья, который основал дед Беннета со стороны отца.
Мори жил один, снимая двухэтажную квартиру в Уэст-Галлоуэе, за которую тихо платили родители Беннета. Выходил он редко — ему было страшно выходить на улицу. У него был свой стол в офисе на углу Мэдисон и Хайленд, и он регулярно получал жалованье, но на работе показывался не часто.
Жалованье Мори не покрывало его расходов. Не проходило и двух месяцев, чтобы мать Беннета не получала от него письма с просьбой о ссуде. Он жил мили за две от них, но для денежных просьб пользовался почтой. Беннет узнавал дядин почерк с наклоном влево, вытаскивая письма из ящика.
Мори приглашал к себе племянника раз в неделю по субботам, чтобы Беннет рассчитывал для него шансы. Иногда речь шла о собачьих бегах, иногда о какой-нибудь новой карточной игре. Беннет приезжал на велосипеде. Они очищали диван от наваленной одежды. Твоя мать на меня сердится? всегда первым делом спрашивал дядя Мори. Лицо у него было почтительное и честное, как только что очищенный фрукт. Нет, отвечал Беннет. Мори испускал вздох облегчения и садился на диван, рукой прикрывая лысину. Потом он начинал рассказывать. Рассказывал, как его дед приехал из России и в первый же день его ограбили в Нью-Йорке, отобрав последнюю пару ботинок. Он рассказывал о разных женщинах, на которых собирался жениться. Иногда он рассказывал о прибыльном бизнесе Лангов, в старые еще дни до него, когда у них было всего две комнаты на Парквее рядом с Парквей-отелем и они работали по двенадцать часов в день, продавая самые простые шляпы и брюки. Мори неимоверно восхищался дедом Беннета, человеком, который пробился своими силами, который сам открыл свой магазин в тридцать четвертом году, человеком, который всегда верил, что обстоятельства сложатся для него благоприятно, и который заставлял обстоятельства складываться благоприятно. Как вспоминал Мори, когда дед Беннета входил в комнату, люди просто в воздухе чувствовали его успех, и разговор прекращался, потому что все ждали, что он скажет. Единственное, что Беннет знал про своего деда, помимо рассказов Мори, — это что его большой овальный портрет висит на стене в гостиной.
Мори какое-то время рассказывал, потом наводил племянника на новую задачу теории вероятностей. Беннет какое-то время считал и давал дяде ответ. Задержав дыхание на глубоком вдохе, Мори изучал цифры, кивал с серьезным видом и говорил: очень интересно, Беннет, понимаешь, здесь осторожность никогда не бывает излишней, и аналитические возможности в игре весьма значительны.
Насколько мог судить Беннет, Мори никогда не ставил на эти числа. Если бы он так поступал, он бы и вполовину не мог проиграть так много и так быстро, как с ним бывало. Но он всегда серьезно кивал и говорил: очень интересно, Беннет. Потом вставал и шел к телефону.
Дом Мори всегда был забит ящиками, будто он все время был в процессе переезда. Ящики заполняли комнаты, коридоры, даже ванную, поставленные друг на друга штабелями в пять-шесть футов высотой. Комнаты соединялись узким извилистым проходом между ящиками. Одежда валялась на ящиках и стульях. Пол кухни почти полностью исчез под морем зеленого стекла, в основном бутылок из-под кока-колы; их, быть может, было тысячи две, стоящих стоймя почти на каждом квадратном дюйме линолеума. Но кухня Мори не была нужна. Он жил на доставляемой пицце, о чем свидетельствовал его отвислый живот. Часто у него начиналась одышка, стоило ему только пройти три ступеньки к входной двери.
Мори возвращался от телефона исполненный надежд и садился на диван прикрывая рукой лысину. Этот мальчик снова смеялся над тобой в комнате для самостоятельных занятий? спрашивал он. Беннет качал головой — нет. Ладно, ты мне только скажи, если он будет к тебе приставать, говорил Мори. Скажешь, ладно? Я его поставлю на место. Да нет, все в порядке, отвечал Беннет. Ладно, если что, ты мне только скажи. А что вы сейчас проходите по естественным наукам? Клетки, говорил Беннет. Это хорошо, ответил Мори, это хорошо. Беннет кивал и улыбался.