Друг Бенито
Шрифт:
Они брали с собой сандвичи в пластиковых пакетах, привязывая их к поясу. После завтрака они лежали в тени под деревом. Лежа в тени клена в густом летнем воздухе, они говорили мало. Какова окружность земли? спрашивал Беннет. Двадцать четыре тысячи миль. Каково расстояние до ближайшей звезды? спрашивал Джон. Двадцать четыре миллиона миль. Какова самая низкая возможная температура? Двести семьдесят три градуса ниже нуля, по Цельсию. Мир был полон четкости и логики, и они грелись в своем всеведении.
Они клялись друг другу, что весь остаток жизни, сколько бы они ни прожили, будут друзьями, что будут каждое лето возвращаться на этот остров, лежать под кленом
А часто они ничего не говорили. Просто лежали в тени клена, чувствуя покой и безопасность. Иногда слышались далекие голоса людей в проплывающих лодках, но и они вскоре стихали и глохли в густом летнем воздухе. На озере было тихо, как в вате, и часы неслышно шли мимо, будто времени не существует.
Примерно десять лет после того, как они окончили школу и уехали из Мемфиса, Беннет писал Джону дважды в год. Джон отвечал редко. Наконец Беннет перестал писать. Иногда он узнавал что-нибудь о своем друге от его матери. Джон учился в колледже в Северной Каролине, потом жил в Лос-Анджелесе, в Чикаго, в Пало-Альто. Он стал инженером-электриком, основал собственную компанию и преуспевал. Джон всю жизнь прожил в мире естественных наук. И Беннет тоже — какое-то время.
~ ~ ~
После запуска ракеты на Галлоуэевском поле для гольфа Беннет начал понимать, что ему больше подходит теория, чем эксперимент. Он все время над чем-нибудь думал — это он любил. Он думал, почему небо краснеет к концу каждого дня. Он думал, почему мыльные пузыри образуют почти идеальные сферы, почему все снежинки шестиугольные. Он думал, почему наполовину опущенная в воду ложка кажется сломанной, почему мел скрипит. Почему вертящийся волчок не падает на пол, а лишь медленно поворачивается. Его интересовало, почему солнце не перегорает, и действительно ли внешнее пространство тянется бесконечно. Его интересовало, почему облака образуются высоко в воздухе, а не на земле. Его интересовало, как может сок подниматься по стволам деревьев вопреки силе тяжести, откуда получаются радуги, почему образуются темные полосы на поверхности, если наливать воду в чашку. И почему наверху обычно теплее, чем внизу.
Он лежит днем на кровати и думает. Почему фокусирующее зеркало должно иметь параболическую форму? Почему не годится плоское или сферическое зеркало? Почему? Есть логическая причина, и он должен знать, в чем она. Закрывая глаза, он представляет себе различные формы, рисует траектории световых лучей. Изгибы посеребренного стекла. Углы. Ряды воображаемых линий, перпендикулярных к поверхности, струящейся волнами через пространство. Беннет, что ты там делаешь? Желтые и золотистые лучи падают под углом к перпендикулярам, вновь отражаясь в пространство, полированное стекло гнется и искривляется. Беннет, ты слишком много времени проводишь у себя в комнате. Спускайся. Из всех возможных форм — только одна. Парабола, дуга, в которой каждая точка равноудалена от директрисы и фокуса. Воображаемые лучи падают и отражаются, сходятся в точку, в фокус. Зеркало плавно охватывает пространство. Он должен знать почему.
Мир пал на колени, когда Беннет начал впервые изучать алгебру. Ему было тринадцать. Урок начался с текстовых задач, словесных приложений арифметических правил. У Мэри три пенни. Если она даст два пенни младшему брату Генри, сколько у нее останется. Где-то в октябре задачи становятся более содержательными, например: Мэри на шесть лет старше Генри, а возраст Генри составляет две трети от возраста Мэри. Сколько лет Генри? Эти головоломки полагалось решать методом проб и ошибок. Наконец Беннета научили, как обозначать все неизвестные в задаче иксами и игреками и изображать все уравнениями. С использованием правил алгебры неизвестные могут быть найдены за один логический шаг. То, что начиналось путаным рассказом о Мэри и ее малолетнем братце, кончилось единственным изящным уравнением.
Беннету бы это понравилось куда меньше, если бы не было упоминания о Мэри и Генри. Такого рода задачи — для чистого математика: рассмотрим объект А, который на шесть единиц больше объекта В, в то время как объект В составляет две трети от объекта А. Нет, Беннет — ученый-естественник, и он хочет начинать с земли и почвы обычного физического мира. Но самое приятное — разобраться с этим миром, отфильтровать, очистить и дистиллировать его, пока не останется одно уравнение с неизбежным решением.
На уроках американской истории, даже после чтения учебника, класс может целыми днями спорить, почему началась Гражданская война. Учитель тоже принимает участие в споре, выдвигая сперва одну причину, потом другую, расхаживая при этом вдоль парт, и Беннет в конце концов делает вывод, что вообще ни одна собака не знает, почему началась Гражданская война. Точно так же с английским и с общественными науками. А вот с алгеброй по-другому. Здесь ответ всегда есть, ясный, как новенькие полдоллара. Ответ гарантируется правилами логики. И когда его найдешь, спорить уже не о чем. Ты прав, и все согласны, что ты прав.
Об уроках алгебры он помнит все. У миссис Диксон были седые волосы, которые она собирала в высокий пучок. Она носила платья с большими яркими цветами. Пол был покрыт линолеумом с шахматной клеткой. Сразу за дверью слева была гардеробная с медными крючками. Если ученик плохо вел себя в классе, он изгонялся в гардеробную, и вскоре было слышно, как он меряет чужие пальто. Над классной доской висели большие красные часы, похожие на глаз, сообщавшие ученикам, сколько времени до конца урока. У парт были откидные крышки с бороздками для карандашей. Миссис Диксон требовала, чтобы у всех были в этих бороздках остро отточенные карандаши. Ученикам не разрешалось вставать с места ни под каким видом, даже для выхода в туалет. Единственное исключение — чтобы поточить карандаши на точилке в конце класса.
Беннет не мог дождаться конца уроков, чтобы обсудить с Джоном каждый новый метод этой высшей математики. Джон нетерпеливо говорил: да-да, знаю я все это, а потом доставал какой-нибудь разрезанный глаз кальмара или электрическую схему, над которой работал.
Раннее утро, еще до завтрака. Беннет стоит у себя в комнате в пижаме, лениво глядя в окно на соседний дом семьи Талья. Дома разделены кедровым забором. Над ним растут магнолии. Но Беннету из окна видно поверх магнолий. По дорожке идет дряхлый старик за утренней газетой. Это дед, он по-английски не говорит. Иногда он бормочет что-то себе под нос по-итальянски. При ходьбе он кренится налево и поднимает с трудом каждую ногу, будто она прилипает к асфальту. Он крошечного роста, худ как палка, и каждое утро медленно хромает по дорожке мимо кленов, чтобы взять газету. Сегодня хорошая погода, но старик ходит за газетой в любую погоду. Беннет наблюдает за этим уже много лет. Сегодня он оценивает длину дорожки, засекает скорость движения старика и рассчитывает, сколько времени у него уйдет на поход до Луны.