Друг Бенито
Шрифт:
Самым блестящим их совместным проектом был прибор связи, передававший звук с помощью света, а не электрических импульсов по проводам. Когда человек говорил в один конец устройства, от звука вибрировал надутый шар, на котором был установлен кусочек зеркала. Луч света отражался от этого зеркальца и через всю комнату попадал в приемник. Поскольку зеркальце колебалось в такт голосу человека, так же колебалась и интенсивность отраженного света, точно кодируя самые тонкие оттенки голоса скептически настроенного проверяльщика. В результате мелькающий свет, принятый на некотором расстоянии и обработанный другим устройством, можно было преобразовать в исходный голос. Это было чудо. И оно работало.
Первое
Должно быть что-нибудь бессмертное, сказал Джон. Например: как-то в полночь в час угрюмый, утомившись от раздумий, задремал я над страницей фолианта одного. Беннет серьезно задумался и покачал головой — нет. Что скажут потомки, если нашим первым посланием будут какие-то стишки? Надо передать что-нибудь научное, например, первые десять знаков пи. Может быть, сказал Джон, почесывая комариный укус. Ты магнитофон подключил? Ага, ответил Беннет. Магнитофон был присоединен к выходу усилителя приемника. Беннет протянул ногу и пальцем нажал на кнопку.
В этот момент в темную комнату ворвался отец Джона и бешено заорал: где мои носки, черт возьми? Опять ты мои носки нацепил?
Джон сразу съежился, но не стал отвечать. Вместо этого он встал, подошел к магнитофону, перемотал ленту и включил воспроизведение. Все присутствующие услыхали бессмертные слова: где мои носки, черт возьми? Опять ты мои носки нацепил? достоверно переданные через всю комнату дрожащей ниткой света. Работает, сказал Джон.
Отец Джона ничего не сказал и тут же вышел в полной уверенности, что его передразнили. Как только он вышел, Джона снова захлестнула волна мрачности, и он осел на пол. Почему он со мной так разговаривает? спросил он, закрывая лицо руками. Иногда мне его убить хочется.
Пойдем пройдемся, сказал Беннет. Дождь идет, сказал Джон. Нет дождя, сказал Беннет, пойдем. Он тронул Джона за плечо, и они вышли через кухонную дверь в сырость. Даже сквозь дождь слышался сладкий запах цветущей жимолости, обвившей белые столбы изгороди. Ребята молча прошагали примерно милю, просто вдыхая напитанный жимолостью воздух, пока не промокли совсем. Наконец они остановились под фонарем у дома Джона. А ведь работает, сказал Беннет и улыбнулся. Да, работает, сказал Джон.
Через месяц они показывали свое изобретение на окружной выставке технического творчества. Накануне присуждения премий, после бесчисленных пробных испытаний на пятидесяти футах между говорящим и принимающим, что-то сломалось. Из приемника не доносилось ни звука. Даже Джон не мог понять, в чем причина. Беннет вернулся домой в страшном расстройстве и целые сутки не выходил из комнаты. На следующий день позвонил Джон и сказал, что принес устройство на выставку рано утром и втихаря соединил передатчик с приемником протянутой под столом проволокой. Беннет ахнул в трубку. Судьи дали себя обдурить и присудили им первый приз.
Другой страстью Джона был рок-н-ролл. Работая долгое время и получая финансирование от деда с бабкой, он построил лучшую в городе стереофоническую систему прямо у себя в комнате, покупая детали по почте от «Хескита». Для их тестирования он использовал собственное оборудование, и если детали не подходили, он отправлял их обратно с возмущенным письмом: Дорогой сэр, что стали позволять себе люди в наше время? Прочитайте спецификации вашей колонки верхних частот и сравните их с реальностью. Вы что, думаете, что имеете дело с каким-нибудь школьником? Беннет читал письма Джона, восхищался его нахальством, а в школе иногда сообщал, что Джон Лернер — его лучший друг.
Беннет тоже любил рок-н-ролл, но ему вполне хватало поставить альбом «Стоунз» и залечь под проигрывателем, подвешенным к потолку комнаты Джона. Джону этого было мало. Ему надо было слышать артистов живьем. Надо смотреть на их лица, Друг Бенито, говорил он. Да, но в твоей системе звук гораздо лучше, возражал Беннет. Зачем все эти хлопоты? Джон не отвечал. В залах не слышно высоких частот, резонно указывал Беннет. Все равно пойдем, говорил Джон. И как-то ему удавалось уговорить Беннета в будний день ускользнуть, когда уже надо было спать, и поехать с ним в город на Мейн-стрит и смотреть на лица музыкантов.
Комната Беннета находилась на втором этаже в конце длинного коридора. Кладовая была в другом конце коридора. По счастью, под окном Беннета росло пекановое дерево, ветви которого стелились по крыше. Вечерами своих тайных экскурсий с Джоном он выжидал полчаса после того, как погаснет свет внизу, где спали родители и братья, вылезал через окно на крышу и спускался по дереву, поражаясь и пугаясь собственной храбрости. Джон ждал его в конце дорожки, в темноте, и они шли на улицу и садились в автобус на Поплар-стрит. Приходилось идти пешком до угла Поплар и Гудлет, поскольку автобусы по вечерам из восточной части Мемфиса не ходили. Ездить на автобусе всегда было странновато. Они двое были единственными в автобусе белыми, если не считать водителя, а черные все равно сидели на задних сиденьях, хотя раздельные места для белых и черных были уже несколько лет как отменены законом.
В городе ребята слушали Джерри Ли Льюиса, поющего «Большие огненные шары» в клубе «Парадиз», Томми Берка и «Штормовой ветер» в «Ревущих шестидесятых», Руфус Томас орал «Собака и тигр». Это был Мемфис. Иногда они слышали Букера Т. и М. Г. Букера Т., у которого была группа из четырех инструментов, а сам он играл на клавишных и был больше похож на ученого, чем на музыканта. Иногда бывали ритмы и блюзы, но по большей части — рок-н-ролл.
Иногда они вылезали из автобуса возле виадука Поплар-юнион около кафе под названием «Горький лимон» и слушали «Гильотиин». «Гильотиин» часто пели старые песни «Битлз» и «Стоунз», но звучали эти мотивы по-мемфисски. И были у них свои мелодии тоже, например, «Я не верю». У них была двенадцатиструнная гитара, бас и ударные.
Когда ребята ходили в «Горький лимон», сесть обычно было негде, и потому приходилось стоять, прижимаясь к стеклянным витринам. Это был крохотный зал, ненамного больше спальни Беннета, всего шесть или семь столов, и музыка гремела так близко и громко, что видно было, как дрожит кока-кола у тебя в стакане. Но это был хороший рок-н-ролл. Джон вертел головой, выискивая такое положение, чтобы видеть музыкантов. Найдя его, он закрывал глаза и слушал. Беннет поступал так же. Со временем он понял насчет лиц.
Летом в Мемфисе воздух так тяжел и горяч, что Беннет, выходя на пять минут на улицу, чувствовал себя так, будто его под одеждой поливает дождем. Многие люди вообще отказывались выходить из кондиционированных домов на солнце. В самые влажные дни Беннет с Джоном ездили на велосипедах к озеру Мак-Келлар. Оно соединялось с Миссисипи к западу от Мемфиса. В те дни большие химические компании еще не начали сбрасывать отходы в озеро в массовом порядке, оно было чистым, и двое друзей раздевались до трусов и плыли к островку посередине озера. Эй, Друг Бенито, давай наперегонки, говорил Джон и прыгал в озеро, размахивая руками и выставляя белую впалую грудь. Беннет обычно доплывал до острова первым, он был намного сильнее Джона. Но каждый раз, когда ребята приезжали к озеру, Джон снова его вызывал: давай, Друг Бенито, поплыли наперегонки. Беннету это в нем нравилось.