Друг по четвергам
Шрифт:
– О, нет, дорогая, нет. Я… ну, просто подумала, что ты знаешь, нормально это или нет.
– Да, могу допустить, что у педиков такое в порядке вещей, но Хамф ведь женился на тебе и вы больше года делили одну постель. Кстати, Эдди частенько говорит, что Хамфу чертовски повезло заполучить такую как ты, потому что сам-то он совсем не подарок. О, признаю, ноги у него длинные, но лицо такое, что молоко скиснет, и жизнь с ним состарила тебя лет на десять. Кстати, а как там его родные… дядька с теткой в Уортинге? Ты с ними виделась в последнее время?
– Нет. Я же тебе говорила, они не одобрили его выбор. Как сказала
– И чем же ты занимаешься? К нам ты заглядываешь не каждые выходные.
– Да, но я не сижу совсем без дела: много гуляю и опять начала писать. Помнишь ведь, я и раньше сочиняла истории для детей.
– Хм. – Джейни досадливо мотнула головой. – Ты же не хочешь и дальше жить вот этак. Тоскливо быть постоянно одной, нужно выходить в люди и общаться. Знаешь что, Ханна? – Джейни прижмурилась. – Ты годами пренебрегала своим отражением в зеркале. Раньше я завидовала тебе, ну, в плане внешности. У меня было то, что Эдди называет «ядивидуальность», но ты обладала настоящей красотой, и до сих пор отлично смотришься, хоть слегка и поблекла. Хамф куда-нибудь тебя выводит? Ну, в рестораны и тому подобное?
– О да, иногда мы выходим поужинать.
– Иногда! И чем же он занимается по вечерам всю неделю?
– По четвергам всегда отправляется играть в бридж с Хоббсом, Брауном и ещё одним приятелем. Видимо, это уже многолетняя традиция. Они все члены какого-то клуба.
– А как насчет понедельников, вторников, сред, пятниц, суббот и воскресений?
– Ах. – Теперь тряхнула головой уже Ханна. – Полагаю, в этом отношении мы такие же, как все, Джейни. Как я уже говорила, мы обсуждаем его работу и события дня, а раньше еще вместе разгадывали в постели кроссворды, но теперь, естественно, уже нет.
– Разрази меня Господь!
– Джейни, прошу тебя!
– Ладно. Ладно. Но послушай, – Джейни нацелила на сестру палец: – Ты пришла кое-что мне рассказать. И сообщила очень странные подробности, а потому спрошу прямо: раз Хамф не гомик, то, может, любит женскую одежду?
– О, Джейни, прекрати!
– Сядь. Да сядь же. Ты знаешь мое чутье, по крайней мере, должна знать. С этим парнем что-то сильно не так.
– Да все нормально, Джейни, и я… ну… короче, он нормален. Священник меня в этом заверил. Но я пришла к тебе… ну… спросить… Ох!
Ханна прикрыла глаза рукой, но вздрогнула, когда сестра воскликнула:
– Так ты ходила на исповедь?
– Да.
– В католическую церковь?
– Да.
– Го-осподи! И что священник тебе сказал?
– Он… он вел себя очень мило. Посоветовал не беспокоиться, потому что некоторые мужчины от рождения…
– Ну-ну, продолжай, что у них там от рождения?
– Он назвал это целибатом. Сказал, что Хамфри был неправ: ему не следовало жениться, а надо было пойти в монастырь, стать духовным лицом или что-то вроде
– «Что-то вроде того», черт побери! – Джейни резко подскочила. – И что тебя сподвигло пойти на исповедь?
– Ну, я надеялась, что священник как-то объяснит…
– И он объяснил. Бог мой, отлично объяснил. Просто отлично, – Джейни пожала плечами, – ну не глупо ли с моей стороны спрашивать, какого черта ты обратилась к священнику, когда мы обе тринадцать лет провели под крылом гребаных монашек?
– О, Джейни, прекрати! Вспомни: когда-то ты даже радовалась, что мы в монастыре, лишь бы не дома с маман и пап а .
– О, да, как же. Маман и пап а . – Отодвинув грязные чашки на край стола, Джейни наклонилась к сестре и сказала: – Наши с тобой проблемы, Ханна, корнями уходят в дорогих маман и пап а . Помнишь тот день, когда я посмела назвать пап а п а пой, а потом ждала объяснений, почему так нельзя делать? Все другие девочки обращались к своим отцам «п а па», а не «пап а », мы жили не в викторианскую эпоху, и вдобавок, с какой стати «мам а н», а не «мама»? К разговору о снобах. Если существует хоть одна парочка чистой воды снобов, так это наши родители, и ты это отлично знаешь. Я-то вырвалась. – Джейни откинула голову назад и звонко рассмеялась. – Помнишь, как я уходила из дома?
Ханна улыбнулась сестре и кивнула.
– О, да, никогда этого не забуду. Будто воочию вижу, как ты произносишь свою речь в столовой.
– Да уж, я и сама помню, как сейчас. Маман тогда спросила, где я была и почему опоздала, а я спокойненько так ответила: «Была с сыном Харперов, уличным торговцем, по вашей классификации. Только он никакой не уличный торговец, а владеет овощным ларьком и квартирой над ним, и я переезжаю к нему. Кстати, мне двадцать лет, и если вы попробуете насильно вернуть меня в лоно семьи, то я, может, и вернусь, но беременной. Лучше уж вам поверить!»
От смеха по лицу Ханны уже текли слезы, и она выдавила:
– А маман грохнулась на пол.
– Да, упала в обморок по-настоящему, а не притворяясь викторианской леди с нюхательной солью. Еще помню, как ты на меня смотрела: сплошь вытаращенные глазенки и открытый рот. Я тогда сказала: «Что касается тебя, малышка, борись за себя». Но ты ведь не стала, а? Да ты и не могла. Они до семнадцати держали тебя в школе, и привезли домой только после неожиданного увольнения Нелли. Я сначала до тошноты над этим смеялась, но потом сообразила, что тебя используют в качестве бесплатной прислуги. Ты ведь хотела стать нянечкой, да? Но они не пустили тебя даже на секретарские курсы – мол, это дорого. Бог знает, зачем тогда они посылали нас в частную школу при монастыре. Скорее всего, из соображений престижа, чтобы выпендриться перед соседями. Кстати, ты никогда не рассказывала, как тебе удалось поступить в вечернюю школу и изучить секретарское дело. Как ты сумела вырваться? Тебе тогда было, наверное, лет двадцать.