Друг
Шрифт:
Знаю, подумал Таранов, знаю, как ЭТО делается.
– Хорошо, – сказал он. – Если расскажу… если расскажу, то можешь ты мне пообещать, что пацана оставите в покое?
– Который на хату навел?
– Я сам вышел. Можешь мне это пообещать?
Гена помолчал, потом сказал:
– Я ничего не решаю. Но старшим доложу. Может, и не тронут.
– Это не разговор, – ответил Иван.
– Ну, как знаешь, – произнес Гена, поднялся и отошел в сторону.
Иван посмотрел на часы. После звонка Геннадия Виктору по прозвищу Палач прошло четыре минуты. До появления команды, которая за ним уже едет, осталось минут пятнадцать. Может, меньше… если бы Лешка догадался, что Таранов попал в ловушку! Эх, если бы он догадался и вызвал милицию! Но он этого не сделает, потому что Иван сам ему запретил что-либо предпринимать. Сиди, сказал он, передавая Лехе ключи от «Нивы», и жди меня… Вот так.
Заорать и позвать на помощь? А кто услышит? А если услышит, то разве поможет?… Швырнуть что-то тяжелое и разбить окно? Но нет ничего подходящего в пределах досягаемости. Вот так, майор. Отвоевался. Чудес не бывает, и где-то уже едет машина с быками. Они едут за тобой… А самое главное, что ты подставил пацана.
Послышался тяжелый топот и в комнату ввалился Витек.
– Гена! – сказал он возбужденно. – Гена! Этот пидор из-за девки сюда пришел.
– Что? Из-за какой девки? – спросил Гена зло.
– Вот, – швырнул пельмень на стол коричневый бумажник Таранова. – Вот в бумажнике нашел… фотка.
Таранов закрыл глаза… И сразу же вспыхнули тысячи бликов на поверхности воды. Вода лениво плескалась о борт, Рыжик сидела, свесив ноги в воду, и держала на коленях щуку килограммов на пять. В рыжих волосах светились озерные лилии… Славка тогда скомандовал: а ну-ка, дружно скажем «Чиз»!… Эта команда была не нужна вовсе – им и так было хорошо, весело. Они смеялись.
– …фотка! Видишь, Гена, вот эта соска рыжая у меня геру берет. Недавно пыталась скинуться, но позавчера опять пришла. Куда сука денется? Наркоша гнилая, х… соска.
– Вот оно что, – сказал Геннадий, с интересом поглядывая на Таранова, – ну, теперь кое-что становится понятно. А, Иван Сергеич?
Пельмень, ступая тяжело, подошел к Ивану и сильно ударил ногой. Кое-как Таранов закрылся левой, удар ушел в сторону, толстая ступня только скользнула по ребрам, оставив несильную боль и сильный запах пота. Огромное тело по инерции слегка развернуло, и Таранов сразу этим воспользовался. Он зацепил одной ногой ногу пельменя, а другой рубанул под колено. Человек-пельмень рухнул на грязный пол. Шлепок получился не слабый.
– Убью, – завизжал Витек, – забью на хер козла… Сука! Сука, рвань!
От него сильно воняло потом. Складки жира, покрытые редкими рыжеватыми волосиками, колыхались. Таранов испытывал невероятную ненависть… и был бессилен.
– Пидор, – визжал пельмень, – ты у меня ноги целовать будешь, ты у меня отсосешь!
– Заткнись, Толстый, – бросил Гена брезгливо, и Витек враз умолк.
Гена поднял в руке фотографию, показывая ее Сергею:
– Из-за нее пришел?
Иван молчал.
– Так это глупо, – продолжал Гена. – Они все вместе взятые этого не стоят. Наркоман – это не человек.
– А кто? – угрюмо спросил Таранов.
– А я тебе, гнилуха, сейчас покажу, – произнес вдруг Витек. – Хочешь посмотреть? Хочешь увидеть свою рыжую соску?
Попов молчал. Молчал и Геннадий. А пельмень раком подполз к телевизору на низенькой тумбочке, распахнул дверцы и начал рыться в видеокассетах.
– Я покажу, – бормотал он, – сейчас покажу…
Наконец он нашел то, что искал. Включил телевизор и сунул кассету в пасть видику. Ивану стало тошно – он уже догадался, что увидит на экране «соньки».
В кадре появилась комната. Та самая, в которой он сейчас находился. И то кресло, в котором сидит Геннадий. Только на экране вместо Геннадия в кресле развалился пельмень. Салатного цвета шорты были спущены к шлепанцам, из-под огромного живота торчал сизый, сморщенный, как гигантский опарыш, член… Гена хохотнул, Таранов напрягся… На экране мелькнула черная тень. Спустя секунду или две Иван понял, что это упала снятая через голову футболка. Еще он понял, что видеокамера установлена примерно там, где он сейчас сидит. Хотелось закрыть глаза, но почему-то он продолжал смотреть.
– Давай быстрей, блядво рыжее, – раздался голос пельменя, и Иван даже не понял – прозвучал этот голос из телевизора или принадлежит «реальному» Витьку. В кадре появилась тоненькая фигурка с рыжей головой. На Иришке были только белые в горошек трусики и белые носочки. Выпирающие лопатки вздрагивали. Сизый опарыш под складками живота начал набухать.
– Трусы… трусы давай сюда, – скомандовал «виртуальный» пельмень, а «реальный» захихикал. Иришка стянула трусики и протянула их уродливой лысой горе мяса с сизым опарышем под складками брюха. Витек схватил трусики, скомкал в комок и жадно поднес к носу. Ноздри раздувались.
Таранов закрыл глаза. В темноте прозвучал голос Геннадия:
– Ну ты и урод, Толстый.
– А? Что?
– Урод ты! Слизняк… Если б он тебя замочил – правильно бы сделал.
– Гена, да я…
– Головка от х… Пиво у тебя есть?
– Сколько хочешь, Гена… холодненькое, в холодильничке.
– Ладно, пошли… угостишь пивом, Толстый. Пока я сам тебя не придушил.
В темноте скрипнуло кресло, раздались шаги. Иван Таранов сидел на полу с закрытыми глазами. Его переполняли ненависть и отвращение.
– Глубже заглатывай, сучка, – услышал он голос пельменя и заставил себя открыть глаза. Тоненькое голое тело было зажато между толстенных ляжек, рыжая голова почти утопала в складках огромного брюха. Пельмень тихонько повизгивал.
Волна ненависти была настолько мощной, что Иван, не помня себя, рванулся к телевизору. Но правая рука, охваченная черным браслетом, сразу вернула его в реальность. Он застонал от бессилия… на экране повизгивал голый белый боров.
Нет, ребята, так не пойдет! Так не пойдет, ребята! Таранов посмотрел на старинный ореховый буфет. Он был огромен и, видимо, невероятно тяжел. За спиной визжал и хрюкал омерзительный боров, человеко-пельмень… Нет, так не пойдет… Нет, так не пойдет!