Друг
Шрифт:
Сейчас, говорящая пельмень в салате, подумал Таранов, сейчас. Он резко оттолкнулся ладонью левой руки, разворачиваясь, подобно пружине, и… вскрикнув от резкой боли, снова рухнул на пол.
Над головой засмеялись. В затылке бушевал отбойный молоток, сильно болела правая рука, в ушах стоял издевательский хохот. Ломать комедию дальше не имело смысла. Иван, превозмогая боль, повернул голову направо и увидел свою правую руку, прикрепленную черным наручником к ножке массивного буфета.
Шансов не было никаких. Он понял, что в ловушке.
– А ты шустрый мужик, – сказал здоровый амбал, развалившийся в кресле. Это он, догадался Таранов, вдолбил мне по тыкве.
– Шустрый, говнюк, – качнул лысой головой пельмень. – Но сейчас, говнюк, ты попал. Шкуру с тебя спустим, очко порвем, пидор.
Иван сел, прислонившись к буфету, с тоской посмотрел на правую руку. Как же так? Лешка говорил: «Витек всегда один… Ни друзей, ни даже баб. Никому не доверяет. Даже за дозой к нему приходят только после предварительного звонка…» Как же так?… Брось, оборвал он себя, брось! Сам виноват. Совсем оборзел: вошел в хату – осмотри ее. Это первая заповедь диверсанта. А ты расслабился, повел себя, как салага… Вот и результат!
– Ну, давай знакомиться, – сказал амбал в кресле. – Меня зовут Гена, я эту точку курирую. Неудачно ты, брат, зашел… Я ведь здесь раз в месяц и бываю. Зашел бы в другой день – глядишь, и выгорело бы.
…Вот оно что, подумал Таранов, чисто случайно нарвался на «куратора». Впрочем, какая же это случайность? Адрес нужно было пронаблюдать, отработать… тогда и «случайности» не было бы. А ты поддался эмоциям! Попер дуриком и, конечно, попал.
– …может, и выгорело бы. Но не надолго. Мы бы тебя все равно вычислили через пацана этого… Или ты его решил списать?
Иван молчал. Было очень тоскливо. Из-за того тоскливо, что он подставил Лешку. Пацана теперь определенно спишут. Спишут только из-за его, Ивана Таранова, непростительной ошибки… Он едва не застонал.
– Ну, чего молчишь? Тебе сейчас нужно очень хорошо себя вести – жизнь зарабатывать… Ты, кстати, где служил?
– В стройбате, – буркнул Таранов.
– У-у, да ты совсем плохой, хотя и с юмором. Я же вижу, что у тебя подготовка специальная. Я сам морпех. Вижу, что ты из наших.
– Пошел ты на х…, гнида. Я-то точно не из ваших, – сказал Иван и сплюнул на пол. Отбойный молоток в затылке стих, но рука болела. Похоже, вывих…
– Зря, – сказал бывший морпех. – Могли потолковать, найти варианты. Но раз ты по-хорошему не хочешь… – Он повернул голову к пельменю: – Дай-ка мне его телефон, Толстый. Покойнику-то все равно счета оплачивать не придется.
Человек-пельмень засмеялся. Затряслись складки жира, запрыгали вверх-вниз большие, почти женские груди.
– Палачу будешь звонить? – спросил Витек. Гена оскалился:
– Ты, сало! Для кого Палач, а для тебя, харя, почти что Господь Бог… понял?
– Да я что? Я ничего, – ответил пельмень и протянул Гене телефон Таранова. Бывший морпех потыкал пальцем в кнопки и спустя несколько секунд произнес в трубку:
– Виктор? Это Геннадий. Я на точке у Толстого…
Таранова будто бы прожгло раскаленной иглой: Виктор. Виктор по прозвищу Палач! – «Викт. Пал.». Вот оно! Славка встречался в Ручьях с неким Палачом, который «почти что Господь Бог». По крайней мере, для барыги Толстого… Вот как повернулось.
А Гена продолжал:
– …Проблема у нас… Да нет, не особо большая, но неприятная. К Толстому гость заскочил незваный. Вы меня понимаете… Нет, не то… не то… Гость хуже татарина… да, да… Отлично, понял. Жду.
«Куратор» точки Толстого положил на стол телефон, сказал, обращаясь к Таранову:
– Вот так, земляк. Минут через двадцать за тобой приедут. Тогда, брат, извини, разговор пойдет другой. Понял?
Таранов произнес:
– Геннадий, дай сигарету.
– Держи, – Гена бросил ему его же пачку «Кэмэла» и зажигалку. Управляясь свободной рукой, Таранов закурил. Затянулся сильно… от души… Через двадцать минут приедут… Докурить пачку до конца не придется. Плевать!… Но Лешку жалко. Если и не убьют пацана, то изувечат и сделают рабом. Таких «наездов» не прощают. А могут и убить – Славку убили. Убил его Палач. Или, скорее, убили по приказу Палача… он ведь «почти Господь Бог». А через двадцать минут прилетят его «ангелы».
Таранов лихорадочно соображал, что можно сделать. Но ничего путного в голову не приходило, а время бежало.
– Таранов Иван Сергеевич, – сказал Геннадий, Таранов повернул голову и увидел, что морпех держит в руках его паспорт.
– Слышь, Гена, – позвал Таранов.
– Чего тебе?
– Ты звонил Виктору… Это кто?
– Ну ты даешь, – сказал, отрываясь от изучения паспорта, Гена. – Зачем тебе?
– Да так, интересно.
– Интересно? Когда ты с ним познакомишься, тебе будет еще интересней. Гарантирую.
Пельмень снова засмеялся противным бабьим голосом. А Таранов сказал:
– С хорошим человеком всегда приятно поговорить. Скоро, значит, приедет?
Теперь засмеялся Гена:
– Чтобы Палач из-за тебя сюда приехал? Ну ты, блин, даешь. Сюда приедут другие люди, отвезут тебя в «колхоз»… там и разговор будет. Там и приговорчик тебе вынесут.
Таранов докурил сигарету и затушил ее прямо об паркет. Толстый заорал:
– Ты что творишь, сучара? Гена, дай я ему вломлю.
– Пошел на хер, Толстый, – отозвался Гена. Тряся грудями, Толстый вышел вон из комнаты. А Гена подошел к Таранову, присел рядом на корточки и сказал: – Слушай меня, Иван Сергеевич: а ты не мент ли? Что это ты так Палачом интересуешься?
Таранов пожал плечами и вытащил из пачки новую сигарету… Гена сидел совсем близко, но неудобно – достать его свободной левой рукой было невозможно. Ногами тоже… Таранов прикурил и ничего не ответил.
– А ты не так прост, как хочешь казаться, – сказал Гена. – Сперва-то я подумал, что ты лом, налетчик. Решил барыгу тряхануть. Но вижу, что что-то здесь не то… Может, сам все расскажешь, Иван Сергеич?
Таранов снова промолчал.
– Лучше будет, если сам расскажешь, – мучений меньше. Ведь все равно расскажешь. Ты же человек серьезный, знаешь, как это делается.