Друг
Шрифт:
— Да ну? И как выглядит самая красивая девушка на свете? — поинтересовалась Тхар.
— У неё длинные светлые волосы, почти до колен, глаза тёмно-синие, и она чуть ниже меня ростом. Стройная, как все эльфы. И когда улыбается, на неё хочется смотреть, не отрываясь — от её улыбки становится светлее вокруг…
— А на твою маму она похожа? — неожиданно спросила Тхар.
— Внешне — нет, у мамы тёмные волосы, и она высокая. Но ты права, — кивнул Ллио. — Она такая же ласковая и тоже всегда обо мне заботилась.
— А твои братья и сёстры, они же старшие?
— Они намного меня старше, у них уже свои семьи, свои взрослые
Они помолчали.
— А про отца ты не спрашиваешь, — наконец сказал Ллио.
— Да я уже поняла, что у вас отношения не очень, — пожала плечами Тхар. — Ты его и не упоминал.
— Он — Судья, — вздохнул юноша. — Это он выносил мне приговор…
— Что? — подскочила на своём стуле Тхар и во все глаза уставилась на эльфа. — Как это? Он, что даже не попытался защитить своего ребёнка?! Уж он-то должен был знать, что ты ни в чём не виноват, а тем более в таком!
— Он поверил, — чужим, скрипучим голосом отозвался Ллио. — Он первым перестал со мной разговаривать.
— Придурок, — буркнула Тхар. По её лицу было видно, что на языке у девушки вертелись выражения гораздо более крепкие, но она щадила родственные чувства юноши. — Я теперь понимаю, почему ты ушёл из Лесов! Когда отец, самый близкий человек, предаёт… Но мать-то твоя не поверила?
— Нет, — покачал головой Ллио. — Ни на секунду. И призывала всех раскрыть глаза, но её не слушали — понятно же, она не может совладать с собой и, невзирая на неопровержимые доказательства, упорствует, защищая своего ребёнка, защищая свой хрупкий разум тем, что не желает признать в своём сыне чудовище! — эльф в раздражении швырнул вилку, которой ранее размахивал, на стол. Вилка скакнула, звякнула о стакан и застыла у тарелки его собеседницы. Эльф поднял глаза на девушку.
Тхар сидела напротив и смотрела на него. Просто смотрела своими глазами ровного тёплого цвета древесной коры.
И Ллио вдруг понял, что ничего, кроме здоровой злости, не чувствует. Что и обида, и жалость к себе, и отчаяние ушли, уступив натиску желания добиться справедливости. Что помогло — внимание Тхар, её вера в него, её забота — он не знал, но чувствовал, что без неё ему было бы всё так же худо.
— Спасибо, — прошептал он.
— Да не за что! — улыбнулась девушка. — Иногда выговориться полезно! Ладно, — она встала и направилась к двери. — Служанка обещала мне булочки с заварным кремом, а тебя к ней посылать не имеет смысла, иначе я ещё долго не увижу ни тебя, ни булочки.
Эльф открыл рот, чтобы достойно ответить, но неожиданно понял, что ничего не успел придумать, а девушка уже скрылась за дверью.
Булочки оказались выше всяких похвал — эльф успел слопать три штуки, прежде чем обнаружил, что их всего было пять, и ужасно смутился. При попытке извиниться Тхар только махнула рукой, звякнув браслетами. Сейчас она была полностью одета как сахези — шею скрывало спускающееся до корсета монисто, штаны сменились лоскутной юбкой, по низу щедро украшенной оборками, а на ногах оказались мягкие мокасины, без подошвы, из цельного куска кожи — Тхар объяснила, что в них сахези ходят по коврам в своих кибитках.
Только ещё влажные волосы девушка не стала прятать под платок. На вопрос Ллио о весьма короткой длине, от которой любая эльфийка впала бы в отчаяние, Тхар пожала плечами:
— Кудри, как у тебя, это сплошная морока, мои ещё и вьются к тому же. А когда их по неделе негде мыть, и нет смысла расчёсывать, потому что снова спутаются… Вот я и обстригла. Да и теперь они слишком светлые для сахези, выдали бы меня в два счёта. Хотя образ сахези у меня и так начинает трещать по всем швам… Краска вон с волос почти смылась, так-то они у меня ещё светлее. Мы этой зимой откочевали к югу, аж до Краевого мыса, так я там загорела так, что от сахези по цвету кожи не отличалась. А теперь всё сошло, только лицо да вон руки остались, — Тхар помахала заметно более тёмной, чем предплечье, кистью. — Зимой уже не получится под сахези маскироваться… Вообще не знаю, что буду делать зимой, — помрачнела девушка и потянулась за последней булочкой.
Ллио чуть было не предложил: «А давай в Леса, у нас всегда тепло!», но вовремя вспомнил, что ему самому туда вход заказан. Поэтому он отказался от идеи внести столь неуместное предложение и вместо этого спросил:
— Скажи, а сахези научили тебя гадать?
— Да, — кивнула Тхар. — Но я не гадаю для близких, так что даже не проси.
— Почему? — расстроился эльф.
— Не обижайся, — мягко сказала Тхар. — Я столкнулась с тем, что многим свойственно слишком серьёзно относиться к гаданию. А моя мамо всегда говорила, что мы предсказываем не судьбу, а то, что будет, если тот, кому гадают, не приложит никаких усилий. Нравится ему плыть по течению — гадание сбудется. Захочет изменить — может получиться. Но некоторые слишком верят в гадание и заранее опускают руки.
— Ты же знаешь, что я не сдамся, — хмуро заявил эльф. — Погадай мне, пожалуйста.
Тхар молча смотрела на него с минуту, потом встала и отошла к сумке.
— Убери всё со стола, — попросила она. — Погадаю тебе на агето.
Ллио в два счёта очистил стол от посуды. Тхар вернулась, держа в руках небольшую деревянную шкатулку, лакированную, с резьбой, изображающей птиц и цветы, обитую по углам фигурными металлическими полосками.
— На прошлое или на будущее? — странно равнодушно спросила девушка. Ллио посмотрел на её ничего не выражающее лицо, в её заглядывающие в душу глаза и увидел в них своё отражение. Он вздрогнул, но тут же прогнал нелепый страх, сменившийся благоговейным вниманием.
— На будущее. Прошлое я и так всё знаю.
Девушка кивнула, встряхнула три раза шкатулку и открыла её. Внутри оказались небольшие овальные пластинки, по виду серебряные. Тхар не глядя взяла пять штук, сложила ладони крест-накрест, так что они образовали шар, заключающий в себе пластинки, и сказала:
— Задавай вопрос.
— Я сумею доказать свою невиновность? — выпалил Ллио самый важный.
Тхар встряхнула мелодично звякнувшие пластинки, раскрыла ладони и протянула их к эльфу.
— Смотри мне в глаза и тяни, — приказала она.
Ллио послушался. Глаза у Тхар были спокойные, холодные и равнодушные. Он зябко повёл плечами. Сидящая перед ним Тхар была болезненно чужой. На секунду мелькнула мысль прервать гадание, лишь бы девушка снова задорно улыбнулась, ломая эту безразличную маску, но всё же, скрепя сердце, юноша положил серебряный кружочек на стол. Тхар даже не глянула на него, встряхнула три раза ладонями, и на стол упала ещё одна серебряная пластинка. Девушка положила оставшиеся агето на стол и наклонилась. Минуту она молчала, потом голосом, в котором проскользнуло облегчение, ответила: