Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие
Шрифт:
Когда братья окончили университет, они присоединились к семье в Берлине. Это было в год гибели их отца. В дневнике Владимира сохранилась запись о последнем вечере с отцом: «Мы беседовали с ним через раскрытую дверь, говорили о Сергее, о его странных, противоестественных склонностях» (Носик 1995: 147). Оба брата устроились на работу в банк, но обоих такая работа не устраивала. Сергей уволился через неделю, а Владимир проработал только несколько часов. В Берлине Владимир встретил свою Веру и женился, а Сергей легко вписался в растущую гомосексуальную общину. Он подружился с борцом за права сексуальных меньшинств Магнусом Гиршфельдом, но вскоре переселился в Париж. Здесь, в городе,
Зимой 1923 г. кузен Николай познакомил его с русским эмигрантом Павлом Челищевым, художником, работавшим для Дягилева и тоже гомосексуалом. Сергей поселился в одной квартире с Челищевым и его любовником Алленом Таннером. Квартирка была столь маленькой, что Челищев называл ее «кукольным домиком». В ней не было ни электричества, ни ванной. Друзья грели воду на газовой плите и мылись в цинковом тазу. Сергей давал французам уроки русского и английского и тем жил. Это были весьма стесненные обстоятельства, но все искупалось средой, в которой он теперь вращался. Он близко подружился с Жаном Кокто, а через Челищева и своего кузена Николая, композитора, он сошелся с Дягилевым, Гертрудой Стайн и другими видными интеллектуалами Парижа.
Он свободно говорил на русском, немецком, английском и французском, хорошо знал поэзию всех этих культур, наизусть читал длинные поэмы, и — странное дело — когда он читал стихи, он не заикался. Известно, что заики часто поют без заикания. По-видимому, Сергей воспринимал поэзию как музыку. Он и сам писал стихи, к сожалению, не сохранившиеся, и его стихи, по воспоминаниям тех, кто их знал, были очень хороши. Ярко талантливый, если бы он не был таким скромным и застенчивым, он, возможно, был бы равен Владимиру в литературе.
Как пишет Лев Гроссман, парижская жизнь Сергея завершилась концовкой сказки о Золушке. В конце 20-х или начале 30-х он повстречал сына богатейшего австрийского аристократа, они полюбили друг друга, и тот увез его в свой родовой замок Вейсенштейн в Австрии. Биографам Набокова этот магнат был известен только как Герман. Гроссман после трудных изысканий недавно установил его имя и фамилию — Герман Тиме. Правда, Сергей был сам родом не из бедняков, но их богатство было уже в далеком прошлом, и в Париже он жил в нужде и трудах (как, впрочем, л Владимир в Берлине).
Герман, был красивым, очаровательным, любителем искусств. Его отец не стал уповать на родовые поместья и разбогател как владелец страховых компаний. Их замок, основанный в XII веке, находился у маленькой альпийской деревушки Матрей в Восточном Тироле, близ Инсбрука. В 30-е годы они разъезжали по столицам Европы, но все время возвращались в замок Вейсенштейн, где разгуливали по окрестностям и играли в теннис и бридж с родственниками, жившими в замке.
В письме матери Сергей писал:
«Все это такая странная история, я иногда даже не понимаю, как это все произошло… Я задыхаюсь от счастья… Есть люди, которые не могли бы понять это, которым такие вещи были бы абсолютно непонятны. Они бы охотнее видели меня в Париже, едва выживающим своими уроками и в конце концов глубоко несчастным созданием. Говорят о моей «репутации» и т. п. Но я думаю, что ты поймешь, поймешь что все те, кто не принимают и не понимают моего счастья, для меня чужие» (цит. по: Grossman 2000).
И Гроссман ставит вопрос, не был ли брат Сергея среди этих чужаков. В начале 30-х годов Владимир побывал в Париже и встретился с братом. К тому времени Владимир был уже давно женат, и Сергея он как-то познакомил со своей женой. Теперь Сергей сказал: «Поскольку я с твоей женой знаком и отношусь к ней дружески, ты должен познакомиться с тем человеком, который для меня главный интерес в жизни, с тем, кого я люблю». Они прибыли в ресторанчик и уселись на террасе. Владимир пришел в ужас: почему на террасе? Ведь будет неприлично сидеть с типичным педерастом, накрашенным, аляповато одетым и манерным. Но когда появился Герман Тиме, Владимир опешил: это был чрезвычайно приличный и культурный человек высшего света, с ним можно быть в любом порядочном обществе. Тут к ним стали подходить другие русские знакомые — уж эти были типичные гомики, манерные и изломанные, так что настроение Владимира было испорчено (Могутин 2001: 163). Своей жене он так описывал эту встречу с «супругом» брата: «Муж, я должен признать, оказался очень приятным, спокойным человеком, вовсе не педерастического типа, с привлекательным лицом и манерами. Все равно я чувствовал себя, пожалуй, неудобно, особенно когда подошел один из их приятелей, с накрашенными губами и завитой» (Гроссман 2000).
В 1936 г. Гитлер захватил Австрию, в 1940 году — Францию. На последнем корабле Владимир с женой покинули Европу и отплыли в Америку. Сергей остался в Европе с Германом. Нацисты преследовали и истребляли гомосексуалов почти как евреев, и, чтобы не возбудить подозрений, Сергей виделся с Германом очень редко. Сергей работал переводчиком в Берлине. Он не был воинственным человеком, и бомбежки очень пугали его. Но бежать было некуда, да и невозможно. Как у беженца из России, у него был только Нансеновский паспорт.
Охота за гомосексуалами была налажена у гестапо всерьез, и в 1941 г. Сергей был арестован по обвинению в гомосексуальности. Продержав его в заключении четыре месяца, за отсутствием улик его выпустили, оставив под постоянным надзором. Но Сергей, несмотря на свою застенчивость и заикание, не мог удержаться от смелых разговоров с друзьями и коллегами и от критики режима Третьего Рейха. После поражений Гитлера под Сталинградом и Курском он особенно осмелел и в декабре 1943 г. был арестован вторично. На сей раз его обвиняли в «высказываниях, враждебных государству», в подрывной деятельности. Более того, как свидетельствует родственница Набоковых княгиня Шаховская в своих мемуарах, Сергей Набоков был вовлечен в заговор, имевший целью укрыть одного англичанина, бывшего приятеля по Кембриджу. Теперь это был беглый военнопленный летчик, сбитый над Германией..
Сергея бросили в концлагерь Нейенгамме под Гамбургом, где он стал узником № 28631. Этот лагерь был центром медицинских экспериментов над заключенными — проводились исследования туберкулеза. Из 106 тысяч заключенных выжила едва ли половина, а для особенно суровой обработки охрана выбирала гомосексуалов. В лагере Сергей оставался тем же джентльменом, каким он был всегда. Он раздавал пищу и одежду из посылок, которые получал. Посылки были не от Германа. Тот был тоже арестован, но уцелел: его послали на фронт в Африку.
По лагерным отчетам, «Сергей Набокофф» умер 9 января 1945 г. от голода и истощения, к которым прибавилась дизентерия. Четыре месяца спустя лагерь был освобожден.
Тем временем Владимир Набоков начал в Америке новую жизнь, полную удовольствий. Он загорал на пляже, собирал бабочек для Гарвардского музея сравнительной зоологии, читал лекции студентам в Уэлсли колледже и напропалую флиртовал со студентками. Ранней осенью 1945 г., уже после победы над Германией, он спал в своей квартире в Кембридже (штат Массачусетс) и во сне увидел своего брата больным на нарах в немецком концлагере. На следующий день он получил письмо от родственника из Праги, в котором сообщалось о смерти Сергея в лагере.