Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

Клейн Лев Самуилович

9. Последняя дуэль. Осенью 1834 года с Натальей Николаевной познакомился молодой красавец-кавалергард Жорж Дантес, приемный сын нидерландского посланника барона Геккерена. Он стал настойчиво уха живать за ней, уверяя в своей любви и умоляя утолить его страсть. Наталье Николаевне было лестно и приятно внимание кавалергарда, но она отвечала, что останется верна своему мужу — как Татьяна в «Евгении Онегине». По распространенному представлению, Пушкин вызвал Дантеса на дуэль и был убит. На деле всё было не совсем так. Первая ссора была улажена, но позже как раз Дантес был вынужден вызвать Пушкина — и не по прямому поводу своих ухаживаний.

Ревнивый Пушкин, конечно, сразу же возненавидел Дантеса, но вначале считал, что незачем привлекать внимание света

к этим приставаниям. Однако в ноябре 1836 г. в Петербурге был распространен пасквиль, причислявший Пушкина к рогоносцам и тонко (косвенно) намекавший на внимание царя к его жене и подобострастную терпеливость Пушкина. Пушкин подозревал Геккерена в авторстве (как теперь ясно, ошибочно). Он тотчас послал вызов Дантесу, чтобы отвлечь общее внимание от конфликта с неприступным соперником — царем (его-то не вызвать). Стремясь спасти Дантеса и свою карьеру, Геккерен сообщил, что Дантес ухаживал вовсе не за Натальей, а за ее старшей сестрой Екатериной. Дантес, который действительно (прикрытия ради) оказывал внимание и Екатерине, сделал ей предложение и, хоть та и была старше его на 4 года, бедна и не очень красива, срочно женился на ней. Он стал родственником Пушкина, но тот не примирился с ним, хотя и продолжал считать главным злодеем Геккерена и лелеял идею мести именно ему (это известно из его прямых высказываний).

Прошло несколько месяцев. Представление об авторстве Геккерена было поколеблено, но возникло подозрение в его причастности к распространению сплетни об интимной связи Пушкина с другой сестрой жены — Александриной (Скрынников 1999). Неожиданно Пушкин получил аудиенцию у царя и прямо сказал царю, что подозревал и его самого в ухаживании за Натальей Николаевной. Царь уверял в своих чисто отеческих чувствах и, по-видимому, согласился с гипотезой о Геккерене как инициаторе козней — ему было выгодно отвлечь от себя негодование поэта (он и позже называл Геккерена канальей). Это развязало Пушкину руки для мести. На другой день Пушкин послал чрезвычайно оскорбительное письмо Геккерену. Поскольку Геккерен как дипломат не мог вызвать Пушкина на дуэль, вызов (в защиту оскорбленного отца) должен был сделать его приемный сын Дантес. Дуэль состоялась 27 января 1837 года на окраине Петербурга, на Черной речке. Рана по тем временам была смертельной. В ночь на 29 января Пушкин умер.

10. Эпилог. Есть данные полагать, что вдова Пушкина очень быстро утешилась и позже действительно стала любовницей царя, обеспечив царские милости своему новому мужу Ланскому, приятелю Дантеса (Чулков 1999: 354), а Дантес прожил за рубежом с ее сестрой до смерти последней.

«Донжуанский список» Пушкина

Прежде чем рассматривать отношение Александра Сергеевича к содомскому греху, надо с самого начала констатировать, что любовь к женщинам составляла с юности его неотъемлемую черту, порождая страстную и ненасытную жажду поэта к любовным наслаждениям, следами чего являются его многочисленные любовные признания в стихах (Губер, 1923; Толмачева, 1996; Аринштейн, 1999: 5–95; Скрынников, 1999: 42–51). Но характер этой страсти с течением времени изменялся.

Аринштейн заботливо собрал свидетельства раннего полового созревания Александра Пушкина, соответствующего его африканским генам и африканскому темпераменту. Пушкин вырастал как молодой Дон Жуан, а легенда о Дон Жуане, замечает исследователь, не случайно возникла в Андалузии — на стыке африканской и европейской культур.

Уже в тринадцать лет Пушкин пишет любовные стихи, в четырнадцать-пятнадцать влюбляется то в Екатерину Бакунину, то в Наталью Кочубей. Однокашники иронизировали над этой пылкостью. С. Комовский отмечал, что «от одного прикосновения к руке танцующей, во время лицейских балов, взор его пылал, он пыхтел, сопел, как ретивый конь…». М. Корф подтверждал: «В Лицее он всех превосходил чувственностью, а после, в свете, предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как и здоровье, и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сочетались и частые гнусные болезни… У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обеих он ушел далеко» (Губер 1923: 20).

По окончании Лицея он оправдывал характеристику Корфа. Подтверждения можно вычитать в письмах его друга А. И. Тургенева к Вяземскому: 18 декабря 1818 г.: «Сверчок (это его кличка в «Арзамасе». — Л. К.) прыгает по бульвару и по борделям». Сам Пушкин в стихотворном послании Мансурову (1819) пишет о расставшейся со школой девице, которая «на бархат ляжет пред тобой/ и ножки враз раздвинет» (II, 80), а в послании Юрьеву (1819) возглашает:

Здорово, молодость и счастье, Застольный кубок и бордель, Где с громким смехом сладострастье Ведет нас пьяных на постель (II, 95).

То же самое излагалось и в более пристойных выражениях — для другой аудитории:

Что смолкнул веселия глас? Раздайтесь, вакхалъны припевы! Да здравствуют нежные девы И юные жены, любившие нас! (II, 420).

В феврале 1819 г. А. И. Тургенев сообщает Вяземскому: «Венера пригвоздила Пушкина к постели и к поэме» (Пушкин тогда работал над «Русланом и Людмилой»).

Одна из дам полусвета известна по имени. Это Ольга Массон, которая кружила молодому поэту голову и которой он посвятил несколько стихотворений. О приключении с ней Тургенев в июне опять сообщал Вяземскому: «Пушкин очень болен. Он простудился, дожидаясь у дверей одной б…, которая не пускала его к себе, для того чтобы не заразить его своею болезнью. Какая борьба благородства, любви и распутства!».

Но приударял он и за светскими дамами — за супругой Карамзина, за ее знакомой княгиней А. И. Голицыной (обе были на двадцать лет старше его), за славной актрисой Семеновой. Во время путешествия с Раевскими влюбился в 15-летнюю дочь генерала Марию, хотя ухаживал и за ее старшей сестрой Екатериной, и подругой Анной Гирей. Эти образы повлияли на женские фигуры поэмы «Бахчисарайский фонтан». В Кишиневе он скучал, довольствуясь офицерскими женами:

Но в Кишиневе, знаешь сам, Нельзя найти ни милых дам, Ни сводни… (II, 292).

Впрочем, не уклонялся и от местных бессарабских красавиц — от «национальных кадров», как сказали бы сейчас: Пульхерия Варфоломей, гречанка Калипсо Полихрони, целовавшая самого Байрона, Людмила-Шекора Инглези, из-за которой он был вызван на дуэль ее мужем, Мариола Рали, Аника Сандулаки, Мариола Балш — опять дуэль. Всё это жены помещиков. Была и некая еврейка-трактирщица, упомянутая в «Гавриилиаде». К ней послание:

Христос Воскрес, моя Ревекка! Сегодня следую душой Закону Бога-человека, С тобой целуясь, ангел мой. А завтра к вере Моисея За поцелуй я не робея Готов, еврейка, приступить — и даже то тебе вручить, Чем можно верного еврея От православных отличить. (II, 186)

В Одессе был еще более длинный и разнообразный список соблазненных. Вигелю он пишет: «Я пью, как Лот Содомский… Недавно выдался нам молодой денек — я был президентом попойки; все перепились и потом поехали по б…. м» (XIII: 73). В Одессе же поэт пережил страстный роман с молодой женой старого торговца, Амалией Ризнич, дочерью венского еврея-банкира и итальянки. От этого романа у Амалии родился сын, которого муж назвал Стефаном, а жена — Александром. Но Амалия изменяла Пушкину с одним польским аристократом, а вскоре ревнующий муж отправил ее с ребенком за границу, где она через год умерла. Сын Пушкина подевался неизвестно куда. Множество пушкинских стихотворений воспевают прекрасную Амалию и терзания поэта, но когда весть о ее кончине достигает его ушей (одновременно с вестью о казни декабристов), он пишет: