Другая страна(полная сборка)
Шрифт:
Я обнял Анну и с наслаждением вдохнул знакомый запах.
— Идем, потащила она меня в комнату, где лежал в кроватке мой сын. Мда, вот это малюсенькое и есть Дов? Его ж боязно на руки взять... Эти микроскопические пальчики...
— Ничего, засмеялась она. — Привыкнешь. Надо чаще дома бывать, а то появишься в следующий раз — а он уже в школу ходит. Она осеклась и посмотрела на меня
— Что?
— Завтра утром.
Я обнял ее.
— Ну, ты ж у меня солдат, знаешь, что такое приказ.
— Ты бы знал, как меня трясет когда телефон неожиданно звонит...
— Да не хожу я больше в рейды, — соврал я автоматически. — Я теперь большой начальник, сижу в штабе и указания
— Так я тебе и поверила. Будто я не перезваниваюсь с Юдит и другими на вашей базе постоянно.
— Врут! — убедительным тоном сообщил я. — Что они могут знать сидя в Неот Халуцим. Нам же надо перед девочками похвастаться, а в донесении положено излагать по-красивше, а то медаль не дадут. На самом деле, все гораздо лучше и спокойнее, чем ты думаешь. В последнее время я передвигаюсь с охраной, целый взвод за мной ходит. Ты ж «Чапаева» видела? Командир должен находиться сзади и руководить боем.
Между прочим, тут я не соврал. Виктор настоял на охране. Он мне вообще хотел всучить черкесов, для большей сохранности, еле отбрыкался. Так что охрана у меня была, как у некоторых маршалов. Лучшие из лучших, как последний резерв Главного командования, на случай пиковой ситуации.
— Ты ужинать будешь? — спросила она прижимаясь.
Ага, кажется, успокоилась.
— Нет, кормить меня не надо, — сказал я, начав энергично проверять на предмет наличия знакомые выпуклости и прочие необходимые места, — Но все-таки я молодой и соскучившийся по жене. Не пора ли нам в постельку?
Анна уютно пристроилась у меня на плече.
— Слушай, а ты знаешь, что Сталин запретил жениться на иностранках?
— Это кто у нас иностранка, — заинтересовался я. — Ты вроде не похожа, родилась и выросла в Израиле... Под кроватью, чужих тоже не наблюдается... Сознавайся, ты меня обманула, и тебя зовут Мата Хари. Армия меня должна оградить от тлетворного влияния буржуазной идеологии, повести непримиримую борьбу с раболепием перед западной культурой.
— Я серьезно, — пихая меня в бок кулаком, заявила она. — Ты, теперь, уголовный преступник по советским законам.
— Да, никогда. Я даже присягу давал в 1942, Государству Израиль и считаюсь иностранным гражданином по всем законам. Идиотизм, между прочим, первую не отменили. Две присяги, два закона. Последний приказ, по уставу, отменяет первую. Вот какой мне выгоднее, по тому и жить буду. С тобой, естественно. О! Я ведь так и не выяснил, как тут у вас с разводами, к раввину надо идти или в мэрию?
Тут я получил в ухо, причем довольно чувствительно и мы начали выяснять, кто тут главный. Завтрашний отъезд был временно забыт.
«Заключен британо-французский Договор о союзе. В очередной раз, Великобритания не поинтересовалась нашим мнением по очень важному вопросу. Есть ли вообще смысл в дальнейшем следовании за ней?»
«Обращаясь к членам нашей партии, мы спрашиваем, есть еще кто-нибудь, кому не ясно, что политика английского правительства на Ближнем Востоке граничит даже не с глупостью, а прямым предательством наших интересов? Франция поставляет оружие Сирии, Англия даже не пытается поднять этот вопрос. Мы уже не являемся членом Содружества или мы не на том языке разговариваем? Товарищи депутаты: когда, наконец, вы поймете, что пора перестать оглядываться на Лондон? Берите пример с Египта!
6 мая 1947 г.»
У дороги Иерихон-Иерусалим издавна была дурная слава — в пустыне разбойники зачастую нападали на путников. Много было пролито крови, и один из перевалов так и называется — Красный, или Кровавый перевал, Маале Адумим. Сегодня нам предстояло покрасить его в очень красный цвет. Тот, кто думает, что здешние дороги похожи на немецкие автобаны, плохо себе представляет здешнюю жизнь. Чтобы разминуться двум машинам, одна должна съехать на обочину. Никакого асфальта, просто тропинка, по которой, может, уже несколько столетий или даже тысячелетий передвигаются люди. Машины слегка расширили колею, но в дождливое время легко застрять.
Когда наблюдатель подал сигнал, я дал отмашку радисту. Время подлета всего несколько минут. Штурмовики уже должны висеть в воздухе. Колонна разномастного транспорта растянулась на несколько километров. Впереди, отдельной группой, шли 12 грузовиков. В голове два легких танка Р-35, еще два в середине колонны. В дозоре ехали хорошо обученные солдаты, они сидели в два ряда, в полной форме, в касках, настороженные и готовые в любой момент открыть огонь. Даже притом, что наши патрули очень редко бывали в здешнем районе, мы в основном действовали южнее, а на перевале должны были находиться пару десятков сирийцев из Армии освобождения Палестины. Правда, они лежали сейчас сваленные в кучу в стороне, но знали об этом только мы.
Взрыв мины снес с дороги танк, разом рванули закопанные через каждые двадцать метров фугасы, снося грузовики с дороги. В остальные танки и задний грузовик ударили выстрелы из гранатометов. Немногие уцелевшие, посыпались на обочины, где угодили на старательно приготовленные противопехотные мины. Со склонов холмов ударили пулеметы, выкашивая беглецов. При виде этого зрелища остальная колонна начала тормозить, превращаясь в замечательную неподвижную мишень. По заранее пристрелянным участкам ударили минометы. Пытавшиеся съехать с дороги машины и укрывающиеся на обочинах подрывались на минах. Люди не знали, что делать, и бессмысленно метались. Каждый из командиров хотел чем-нибудь помочь и поучаствовать в командовании боем, отдавая противоречащие друг другу приказы. Некоторые держали в руках пулемет или, по крайней мере, 50 мм миномет, наверное, им казалось, что так солиднее. Хотя, скорее всего, это было их личное оружие, купленное за собственные деньги, и, оставив его в этом бардаке, можно было легко лишиться. Все они бегали взад-вперед вдоль колонны и выкрикивали противоречивые приказы водителям и бойцам. На задних машинах вообще отнеслись ко всему этому, как развлечению — до них же не доставали пули. Собирались толпой и глазели.
Когда кто-то попытался навести порядок, было уже поздно. Из-за холмов выскочили бомбардировщики с голубыми шестиконечными звездами на крыльях. Начался ад. На всем видимом протяжении дороги пылали машины. В сплошном грохоте взрывов было не слышно треска пулеметов и выстрелов винтовок. Самолеты зашли на цель еще раз, после чего спокойно удалились на запад. Наш единственный Шерман, без пушки, выполз из-за поворота и двинулся по дороге, давя и сбрасывая остатки машин. На броне и прячась за его тушей, шла черкесская сотня. За танком, прикрывая его, двинулось два грузовика с установленными в кузовах безоткатками. Еще две роты начали стягиваться к дороге. Это было все, что мы имели, остальные окапывались в центре нашего района, у города. Выхода не было, надо было добивать врага, пока он не опомнился. На наше счастье, сопротивления не было. Совершенно деморализованные остатки восьмитысячной Армии освобождения Палестины разбежалась.