Другая заря (Новый рассвет)
Шрифт:
– Все подтверждено документально, – уверила его Присцилла. Она принялась рассказывать, что ей удалось выяснить, и глаза Шелдона разгорались все ярче. – Шериф мой друг. Он проверил списки преступников, числящихся в розыске, но они относятся к не очень давнему времени. Я попросила его телеграфировать в Мемфис. Бандит по имени Сонни Кларк действительно существовал.
Во времена Джеймса он был всего лишь беспутным мальчишкой. Затем исчез и был признан погибшим в 1869 году. Через три года его имя снова всплыло, и сыщики опять принялись его разыскивать, уже под именем
– Значит, в восемьсот семьдесят втором.
– Год совпадает с рассказом Пастилки.
Грейди расхаживал по комнате, сосредоточенно ударяя кулаком по ладони.
– Все равно в ее рассказе зияют прорехи в километр шириной. Почему агент Пинкертона сообщил о смерти Коулмэна и навсегда закрыл дело?
Присцилла предусмотрела и это. Ей ни к чему, если слюнтяй Шелдон струсит и все испортит. Он должен сделать за нее всю грязную работу: отомстить Джейку за то, что тот ею пренебрег, и расквитаться с этой черноволосой кошкой, в которую он мнит себя влюбленным.
– Кто знает? – воскликнула она. – Кому до этого будет дело, когда ты с ним разделаешься. Представь себе, – говорила она, распаляя воображение Шелдона. – Все, кто смеялся над тобой за то, что тебе пришлось жениться на дочери самогонщика, начнут тебя уважать, относиться со страхом и благоговением. Ты призовешь к ответу бандита из шайки Джеймсов. Ты станешь знаменитым. – Присцилла приблизилась, глаза ее сияли. – У меня дыхание перехватывает, когда я просто стою рядом с тобой.
Шелдон прижался к ней губами. Секс, власть и жажда мести волной прокатились по его телу и воспламенили чресла. Он отнес ее в спальню и чуть не разорвал атласное платье. Она раздевала его с не меньшим неистовством.
Когда их жадные нагие тела слились, Присцилла прошептала:
– Грейди, дорогой, теперь ты знаешь, что должен делать?
Он вошел в ее податливое тело, отчаянно дергаясь.
– Да. Завтра я еду в Ларсен.
Она запустила руку ему в волосы и потянула так сильно, что у него на глазах выступили слезы. Затем впилась зубами в мясистое плечо, и оба закричали: разрядка сплавила их в горниле ненависти.
Ма Лэнгстон это совсем не нравилось. Ни капли. Что-то тут неладно. Она это чувствовала, как животное чувствует смену времен года.
Она постучалась в парадную дверь Бэннер на следующее утро после того, как стадо перегнали на ранчо. Она настояла, чтобы ее переправили через реку на плоту, и всю дорогу до дома шла пешком.
Ловко снимая Бэннер швы парой маникюрных ножниц, Ма то негодовала, то сочувствовала. Она осмотрела разрез и заявила, что он заживает неплохо, если принять во внимание, что операцию делал костоправ Хьюитт.
Бэннер прильнула к ее внушительной груди и отчаянно разрыдалась. Ма похлопала ее по спине и решила, что девочка все еще переживает из-за операции. Они выпили чаю и поболтали. Когда Ма начала собираться в обратный путь, Бэннер уже успокоилась.
Ма тревожилась, чувствуя, что девушку терзает что-то другое, но не могла понять что. Скучает по матери? Не поэтому ли плачет?
Но по дороге
– Ма, почему бы тебе не поехать дальше на Буране? – предложил Джейк, спешиваясь.
– Вот еще! У меня ноги не слабее его. Благодарю, я лучше пешком.
– Как себя чувствует Бэннер? – Джейк приспосабливался к неторопливому шагу матери, ведя Бурана под уздцы.
– Ты разве сам не знаешь?
– Этой ночью я ее не видел. А утром мне было некогда позавтракать.
– Довольно сносно. Шов заживает хорошо. Немного не в духе. – Ма прикрыла глаза рукой и вгляделась в сына. – Что-то ты тоже зачах. И надулся, как лягушка. Что с тобой стряслось?
Сигара хрустнула у Джейка в зубах.
– Ничего.
– У тебя живот болит?
– Нет.
– Сходишь с ума по кому-то?
– Нет.
Ма снова фыркнула, давая понять, что не верит.
Они дошли до реки. Джейк помог ей взобраться на плот. Перед тем как взять в руки шест и оттолкнуться, Ма сказала:
– Береги девочку, слышишь?
– Она сама может за себя постоять, – вполголоса пробормотал он.
– Нет, не может, – сурово ответила Ма, прикидывая, не староват ли ее сын для хорошей порки. – Она еще не окрепла и не может о себе позаботиться. Она слаба душой и телом. Сегодня утром глаза выплакала.
Джейк перебирал поводья Бурана, стараясь не встречаться с матерью глазами.
– Она что-нибудь говорила?
– А должна?
Он пожал плечами, настораживаясь: его мать все насквозь видит.
Ма погрузила шест в воду, нащупала илистое дно и всей тяжестью оттолкнулась. Все-таки что-то тут неладно. И связано это с ними обоими. Она голову на отсечение могла бы дать.
Но, что бы тут ни крылось, они явно не настроены об этом говорить. Лучше оставить их в покое – пусть сами разбираются. Напоследок она дала Джейку лишь одно указание:
– Следи, чтобы девочка не слишком много работала.
Вряд ли кто из родных обрадовался, увидев, как Бэннер поднимает таз мокрого белья и развешивает его на веревке. Но на следующее утро после визита Ма она решила, что стирка больше не может ждать ни дня. Белья накопилась целая гора. Кроме того, работа отвлекала от горьких мыслей.
Ей не хотелось об этом думать.
Но ни о чем другом она думать не могла.
Джейк ее не любит. Он ее жалеет. Вся его нежность, ласка, заботливость, рвущие душу поцелуи вызваны жалостью, а не страстью.
Ох, убила бы его!
Что ей теперь делать?
Бэннер знала, как люди относятся к девушкам, которые начали «вести семейную жизнь» до свадьбы. Их уже не побивают камнями на улицах, но репутация их погибла безвозвратно. Почти всегда отец ребенка остается неизвестным, ему все сходит с рук, а весь позор достается девушке. Семье приходится выдумывать поездку в Европу или больных родственников на Востоке, чтобы оправдать ее исчезновение. Но все знают, что она уехала, чтобы родить незаконного ребенка. Часто ни девушка, ни ребенок не возвращаются в родные места.