Другая. Украденная душа
Шрифт:
– Вот, дочка, тебе корзиночка, а в корзиночке – пирожок и горшочек масла. Отнеси корзиночку бабушке, ведь ты знаешь, где бабушка живет?
Она должна что-то сказать в ответ, но язык одеревенел во рту, она не знает, не помнит этих слов. Перед ней простирается высокий темный зал, где все сидят, поблескивая глазами – сотни глаз моргают в темноте, будто капли росы на листьях.
И позже, когда сестра уже работала в театре, ей приходила в голову эта фантазия: сестра заболела, надо заменить ее на сцене, и
– Отчего люди не летают так, как птицы?
Маша сидела на «камне», чувствуя, что все ее тело дрожит крупной дрожью, а глаза застилает холодный пот. Никогда в жизни ей не было так страшно, никогда она еще не чувствовала такой безысходности и тоски. За ее спиной распахивался озерный простор, с озера дул свежий ветер, в небе висела луна. Перед ней была маленькая рампа из березовых стволов, на лужайке сидели зрители, она должна была что-то для них сказать.
Я – куропатка! Нет, не то… Я – актриса.
«Я не знала, что делать с руками, не умела стоять на сцене, не владела голосом. Вы не понимаете этого состояния, когда чувствуешь, что играешь ужасно. Я – куропатка. Нет, не то… Помните, вы подстрелили куропатку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа…»
Зрители на лужайке были ей почему-то хорошо знакомы, и она их вовсе не боялась: они только притворялись зрителями, но за их спинами, за точно такой же рампой сидели люди, пришедшие сюда с городских улиц, и это были зрители, самые настоящие зрители…
Занавес сомкнулся, отделив тех от других, к ней сразу бросились, схватили за плечи, затрясли, Маша вырвалась и пошла, но вдруг все закружилось – глаза, капли росы, елочные игрушки, феерия света и тьмы… Какой-то высокий сильный человек взял ее на руки и понес, ей было так тепло и уютно, что хотелось зажмуриться, раскачиваясь в крепких и нежных руках.
И тут она поняла, что эта фантазия не ее, что так не могла думать она сама, Маша – будто бы ее выпускают на сцену вместо сестры: ведь это именно она играла Красную Шапочку в самодеятельном детдомовском театре, и именно она выучилась на актрису и работала на сцене в Оренбурге, а потом перебралась в Самару, и весь этот ужас мог существовать только в голове Дарьи, ее непутевой сестры.
– Дарья… – прошептала она, будто сестра была где-то рядом. – Не лезь ко мне, Дарья!
ТРИ СЕСТРЫ
Когда это началось – до поездки в Москву или после? Как вообще эта поездка может быть связана с лунным дождем, происходившим из синих уральских просторов?
Она понимала, что должна все рассказать Родиону, самому близкому на земле человеку, будущему своему мужу… Но правильно
– Да и не нужна ты ему будешь теперь, такая! – говорила Дарья глубоко внутри.
– Какая, Даш?
– Дура психическая. Разве тебе до сих пор не ясно, что ты просто сходишь с ума? Или уже сошла… Это наследственная болезнь, от нашей матушки.
– Разве она была сумасшедшей? Где это записано?
– И она, и батюшка. Нормальный мужчина будет жить со своей дочерью? Нормальная женщина перережет ему за это горло?
Тогда и это придется рассказать Родиону, все ему рассказать.
Маша не спала ночь, металась на постели, приказывала себе спать, спать… Завтра у нее спектакль, роль нетрудная – просто кукла Суок, но все равно надо выспаться, а не выходило.
Время двигалось медленно, улица совсем стихла перед рассветом, засыпала Маша, но не спала Дарья.
– Почему колдунья сказала, что ты здесь?
– Не знаю. Я сама не знаю, где я.
– Ты жива?
– Кажется, да. Я чувствую свою руку, могу сжать ее в кулак…
В полусне Маша ощутила, как ее пальцы сминают простыню под одеялом.
– Стой! Это моя рука.
Теперь ясно: Дарья появляется, когда ее собственное сознание меркнет. Как Фредди Крюгер. Но разве можно не спать? Вдруг она больше не проснется, вернее, проснется не она…
– Ты спи, спи… Так мне будет легче вернуться.
– Ты хочешь вернуться, отнять мое тело?
– Да. Увы, я не могу врать, а то бы соврала, захватила тебя врасплох. Но ведь у меня что на уме, то и на языке, как понимаешь.
– Не отдам. И не надейся.
– А я и не надеюсь. Я просто беру.
– Я сильнее.
– Пока.
– Я уничтожу тебя.
– Нет. Это я уничтожу тебя.
– Не получится. Ты моя сестра.
– Я тебе не сестра.
– От этого никуда не денешься. Я знаю о тебе все. Я знаю, как ты думаешь, как будешь действовать. Ты – это почти я… Ну, что? Замолчала? Ау, где ты?
Бывали случаи, когда актеры умирали на сцене, бывали и другие: актер, с которым случился инсульт во время спектакля, все продолжал играть, и упал замертво, только когда закрылся занавес, а зрители отправились в буфет, ни о чем не подозревая…
Маша на самом деле ощущала себя куклой, маленькой куклой Суок, и было совершенно не ясно – то ли она так глубоко вошла в образ, то ли с ней происходит нечто совершенно иное.
Ключ… Она должна вытащить ключ у наследника Тутти, чтобы освободить оружейника Просперо. Сотни детских глаз в зале следят за ней с напряжением – успеет ли? Наивные, искренние и самые благодарные зрители: им невдомек законы искусства, Станиславский и Михаил Чехов, они еще не знают, что добро обязательно победит, а все тайны раскроются, и смотрят пьесу с действительным волнением.