Другая. Украденная душа
Шрифт:
– Боже мой, Родя! Это снова она. Что она здесь делает?
Это была Лада. Теперь, после всего, что произошло, она преспокойно вернулась к мужу! Зачем ей надо было убивать Дарью, класть ее в могилу своего имени? Ответ напрашивался сам собой: чтобы разыграть похищение и получить выкуп.
– Выходит, что Буров простил ее? – сказала Маша. – Это похвально. Только вот у меня есть несколько вопросов к этой женщине.
Маша обернулась к Родиону:
– Будь хорошим мужем, подсади меня.
–
– И как можно скорее!
– Нет. Я не смогу тебя отправить в это логово своими руками. Мы полезем туда вместе.
Маша сбежала с холмика, перепрыгнула ручей. Туфелька чавкнула на влажном берегу, в воду спрыгнула лягушка… Кирпичный забор стоял перед ними крепостной стеной. Она вспомнила, как в детстве они с Дашей мечтали залезть в старую крепость…
Маша пошла вдоль стены, утопая по щиколотку в ярко-зеленой траве, такой пригожей, явно посеянной здесь садовником. Родион шел рядом. Старая крепость из детства, впрочем, была всего лишь развалинами купеческого лабаза, каких полно в Оренбурге. Завернули за угол. Дом Бурова теперь был обращен к ним своей левой кулисой.
– Там может быть собака, – сказал Родион.
– Я ее укушу, – сказала Маша.
Родион сцепил ладони внизу, прислонившись спиной к стене. Восхождение было недолгим – смесь уроков воздушной поддержки и шведской стенки. Вскоре Маша уже сидела верхом на стене. Кирпичная кладка завершалась серой цементной наплешиной. Маша оглянулась через плечо. Дом с этой стороны выглядел не такими роскошным, и Маше подумалось, что и у Бурова, человека-льва, есть свои болезни и слабости… Во дворе никого не было.
Родион перелез, держась за руку Маши, неожиданно ловко, словно тоже был актером. Они спрыгнули на газон. Происходящее с ними походило на какое-то кино.
Эта часть сада была несколько ниже, прямо перед домом возвышалась небольшая терраса, сложенная из серых камней. Целью была дверь кухни, выходящая на тропинку, мощеную кирпичом. Они быстро дошли до двери, и Родион повернул ручку. Дверь незаперта…
Дом обдал их кондиционированной прохладой. В полутьме коридора Маша прижала палец к губам. Где-то слышалась музыка, словно гремели камешки в ручье. Машу что-то неприятно поразило в этих звуках: они явно казались неуместными здесь и теперь.
Они вышли в гостиную, ту самую, полную огромных мягких игрушек. Маша отметила, что теперь их здесь нет, никаких игрушек, да и вся обстановка была как-то изменена… Она не сразу увидела эту женщину, стоявшую у окна. Та оглянулась, встретилась с Машей глазами.
Молчание длилось несколько секунд, будто все трое замерли, слушая оркестровку Поля Мориа. Стоявшая перед нею женщина не испугалась, не позвала на помощь. Ее глаза расширились от удивления, она недоуменно оглянулась по сторонам, не понимая, как эти люди попали в ее дом. И вдруг лицо ее засветилось радостью.
– Машка! – крикнула она и бросилась ей навстречу.
– Стоп! –
– Ты о чем?
– Я все знаю, Лада.
Женщина пожала плечами, перевела взгляд на Родиона.
– Почему Лада? При чем тут Лада?
Она попыталась обнять Машу, но Маша опустила ее руки.
– Да ты, оказывается, много чего обо мне знаешь! – хозяйка уперла руки в бока. – Ладой звали бывшую жену Виктора Викторовича… А ты откуда знаешь? Да и вообще – как ты сюда попала? И кто этот человек?
– Это мой муж, – сказала Маша.
– Поздравляю, – автоматически отозвалась Дарья.
Поль Мориа! Вот что насторожило ее в этих звуках, вот почему они показались неприемлемыми здесь, где мог витать только призрак ее сестры… Это была любимая музыка Дарьи.
– Нас не пускал охранник, и мы перелезли через забор, – просто сказала Маша.
– Почему же не позвали меня?
Законный вопрос.
– Давай поговорим, – предложила Маша. – Только сначала скажи своему сторожу, чтобы он нас не застрелил.
Вопрос с охранником был решен быстро: сытый верзила удивленно вскинул глаза, когда хозяйка показала ему своих гостей, но расспрашивать, как они образовались в доме, не стал.
Родион остался в гостиной, наедине с проигрывателем и коллекцией старых виниловых пластинок. Маша говорила с этой женщиной, и ее удивление переросло в радость: Дарья жива, Дарья вернулась. И совершенно не важно, кто и каким способом сделал это.
– А ты помнишь шалаш? – спросила Маша.
– Как не помнить? Вот же… – Дарья задрала полу халата, и Маша увидела тот самый шрам на бедре: он стал ее украшением с тех пор, как Маша спасла ей жизнь, вытянув за руки с края обрыва…
Какая разница, что это тоже стигмат… Перед ней была Дарья, ее сестра.
Они разговаривали о своей жизни, о том, что давно прошло. Маша чувствовала, что Дарья хочет сказать ей нечто очень важное, почему-то именно сейчас.
– Ты должна знать одну вещь. Постарайся выслушать, не перебивая. Я никогда не говорила тебе, но теперь мне кажется, что я стала другой. Со мной произошла катастрофа, я потом расскажу. Я как бы заново родилась. И теперь смотрю на мир по-другому. Все, что было прежде, надо переписать. Сначала – объяснить. И я хочу, чтобы ты знала.
Дарья помолчала, вертя в руке поясок от халата, по детской своей привычке…
– В-общем… Я нафантазировала тогда. Про отца. Это было глупо, непонятно, почему мне такое пришло в голову. Тогда, в день рожденья. Ты осталась с отцом, а мы с мамой поехали в Пугачи. Не знаю зачем, но, когда она укладывала меня спать, я придумала эту историю, сквозь сон. Будто отец меня… Я сразу заснула. А когда проснулась утром, родителей уже не было в живых. И вся наша жизнь стала другой. А я всю жизнь носила с собой эту тайну и не смела сказать тебе.