Другая. Украденная душа
Шрифт:
– Я провожу тебя, хотя бы до остановки трамвая. Доберешься до памятника Чапаеву, а там уж сориентируешься.
Такую реплику вполне мог произнести и тот Родион, который раскусил, что его разыгрывают, тем более, что он ввернул намек на обычное место их встреч… Все-таки, версия, что она просто его дурачит, еще теплилась в его голове, хотя он и знал: тут определенно что-то другое… В любом случае, надо поддержать разговор.
– Ну, нормально! – воскликнула Маша. – С чего это ты взял, что я знаю, как мне добраться
– Каждый в Самаре его знает.
– Ну и что? Меня не колышет, что там знают в Самаре.
Родион решил зайти с другого конца. Если в голове у Маши творится безумие, и она не узнает знакомых улиц, не помнит, что работает в театре, то хоть имя-то свое она должна помнить!
– Я, между прочим, представился, – сказал Родион нарочито обиженным тоном. – Я Родион. А тебя как зовут?
Маша смерила его презрительным взглядом.
– По барабану. Впрочем, если так уж хочешь знать… Меня зовут… Короче, это не имеет значения.
Еще одно: Машина речь. Она никогда не употребляла жаргонных словечек, а сегодня говорила, как девчонка по вызову… Дикая мысль пришла Родиону в голову. Он сказал, пристально глядя на девушку, чтобы уловить ее реакцию:
– Давай я буду называть тебя Дарьей?
– Что такое? Почему Дарьей?
– Если ты не хочешь говорить свое имя, то я могу предложить любое, какое мне нравится.
– Вот еще! Никакая я не Дарья, я…
Маша вдруг остановилась, покачнулась, оперлась о ствол дерева. В ее глазах блеснул настоящий ужас.
– Я… Я не знаю, как меня зовут! – наконец, воскликнула она, чуть не плача.
Они поднялись на квартал, Родион довел девушку до арки, под которой открывался ее двор.
– Почему мы остановились?
Родион помолчал. Ни малейшей реакции.
– Какое сегодня число? – вдруг спросила она.
– Двадцатое. Свадьба уже через месяц.
– Чья свадьба?
– Моя и… Еще одной девушки.
– Ясно, что не юноши… Это что – липа? – Маша потрогала ствол старого дерева. – Липа уже цветет… А двадцатое – чего?
– Двадцатое мая.
Родион вспомнил анекдот про алкоголика: Месяц, месяц какой?
Маша, загнула палец, другой, шевеля губами.
– Я думала, что липа цветет в июне. Но все равно, даже май – это слишком круто. И здания какие-то странные. Слушай, а какой это город?
– Самара. В Самаре липа цветет в мае. Где-нибудь севернее, конечно, в июне.
Маша помолчала.
– Ты не гонишь? Это не Москва?
– Увы.
Уже ближе. Маша помнит Москву. В Москве с нею что-то сделали, теперь это совершенно ясно. Может быть, какой-то эксперимент? Но разве похоже на работу спецслужбы – заманить девушку в Москву под видом конкурса красоты?
– В голове шумит, – сказала она, пальцами коснувшись
Родион вздрогнул: это был точно Машин жест. Перед ним именно Маша, и никакая другая. Недавняя мысль, что на улице Самары как-то оказалась пропавшая Дарья, точная копия своей сестры, была полностью абсурдной. Маша сказала, заглянув ему в глаза:
– Ты ведь меня не бросишь? Я никого не знаю в этой Самаре!
– Для начала, давай где-нибудь поедим. Ты есть-то хочешь? – Родион изобразил, как хлебают ложкой.
– Не знаю, – Маша задумалась, вслушиваясь в себя. – Наверное, хочу.
– Пойдем ко мне. Я хорошо готовлю.
Маша усмехнулась, в ее лице появилось циничное, неприятное выражение.
– Вот так, сразу? – хохотнула она. – Девушку надо сначала мороженым угостить, на трамвае покатать.
Родиону почувствовал короткий укол ревности и тоски. Ему не хотелось видеть у своей невесты такое лицо, особенно, когда перед ней был, как ей казалось, незнакомец.
– Вот тебе трамвай, – сказал он, и чувствительно подтолкнул Машу вперед, в направлении трамвайного круга, где разворачивался, искря штангой, красный вагон.
Свободных мест в субботний вечер было много: самарцы, в основном, отдыхали дома. Они сели рядышком, Родион наблюдал за Машей: ведь у нее был проездной на городской транспорт… Кстати, где ее сумочка – маленькая, кожаная, коричневая – с которой она не расставалась?
Подошла кондукторша, Маша и не думала предъявить проездной. Родион заплатил.
– Вот видишь, я тебя на трамвае катаю, довольна?
– А мороженое?
– Будет.
«Пятерка» довезла их до улицы Осипенко, Родион действительно купил в киоске два ленинградских эскимо, тот самый сорт, который любила Маша.
Нет, эта Маша не любила ленинградское! Она с неудовольствием развернула «золотце».
– Надо типа спрашивать, что брать, – проворчала она.
Детали. Все они, казалось, принадлежали совершенно разным женщинам. Вдруг Родион вспомнил: татуировка! Маша вчера говорила про какую-то татуировку у Дарьи. Может быть такое, что близняшки наследуют одни и те же жесты? Но для того, чтобы добраться до татуировки, надо снять с нее платье.
– А ты не хочешь искупаться в Волге? Это тебе не Москва-река…
Девушка провела себя ладонью по бедру, потом ответила:
– Нет.
Дело было гораздо серьезнее, если она даже не знала, что не на ней надето…
Ситуацию разрешил ливень, как будто сами небесные боги вмешались в дела людей. Сначала несколько капель коснулись плеча, словно кто-то побарабанил по плечу пальцами, вдруг улица осветилась короткой вспышкой, через какие-то секунды грянул гром, и рухнула на город сплошная стена воды. Все удирали, прикрываясь пакетами, мгновенно почерневший асфальт изошел крупными пузырями…