Другие люди: Таинственная история

Эмис Мартин

Она открыла глаза и увидела небо. Некоторое время ее мысли норовили перекрыть одна другую. Вот как работало ее сознание.

Поначалу она не могла сообразить, где находится и как сюда попала. Она предположила, что это все проделки памяти, отнимающей у нее день за днем, так, чтобы ей каждый раз приходилось все начинать сначала, ничуть не продвигаясь вперед. Потом она вспомнила прошедший день, и (хотя она, пожалуй, подумала об этом и раньше, возможно, это была уже вторая по счету мысль) прошедший день напомнил ей о памяти и о том, что свою она уже где-то потеряла. Да, потеряла, точно потеряла, никак не могла найти и до сих пор не догадалась, что из этою следует.

Она попыталась как-то осветить темные задворки памяти… но время словно замирало дымке, утыкалось в неопределенный момент вчерашнею дня. Интересно, а что происходит, когда ее теряешь, эту самую память? Где она прячется, и значит ли это, что она уже не вернется или ты все еще можешь ее где-нибудь отыскать? Ну ладно, я все еще здесь, подытожила она; по крайней мере, не умерла или что-нибудь типа того. Ее тревожила мысль о сне, но она ее отогнала. И ей даже было ясно, что денек выдался расчудесный.

Она села, проверила, все ли в порядке с отсыревшими органами чувств, и заморгала от потоков струящегося света, который, пока она спала, проделал долгий путь, чтобы снова вернуться. Маленькие, но, видимо, важные существа о чем-то кричали ей сверху. Она подняла взгляд — и поняла, что может давать вещам имена. Это было легко — простая уловка внутреннего зрения. Она знала, что эти кричащие создания зовутся птицами, она могла даже в какой-то мере разделить их на виды (тут были воробьи, а также мрачно разглядывающая ее нахохлившаяся ворона). Ей даже удалось найти отдаленную связь их со своими вчерашними воспоминаниями: там были нервные, сутулые, угрюмые, что-то выпрашивающие псы и здоровенный кот, царапающий по стеклу магазинной витрины длинными когтями. Она не знала, как все вокруг устроено и взаимосвязано, что здесь живое, а что нет — и к какой категории следует ей отнести самое себя. И все же она знала, как что называется, и ей это понравилось. Возможно, все обстоит гораздо проще, чем ей сначала показалось.

Как только она поднялась, то сразу же их заметила. Посреди покрытого росой зеленого поля, напротив полосы заброшенных строений, виднелись островки земли. Там были другие люди. Кто стоял, кто неподвижно лежал, скрючившись на земле, а некоторые сидели, сгрудившись в кучку. На мгновение она почувствовала приступ страха, захотелось снова куда-нибудь спрятаться. Однако она была вполне всем довольна и слишком утомлена, и к тому же смутно подозревала, что ни мысли, ни сама жизнь ее не играют больше особой роли. Она пошла в их сторону. И как же неловко она двигалась! Они напоминали людей пятого и второго типов. В этом было нечто ободряющее.

Когда она, прихрамывая, вступила в их поле зрения, один из них повернулся в ее сторону и стал спокойно и, казалось, без удивления ее осматривать. Даже с этого расстояния был заметен болезненный жар на их лицах, наводящий на мысль о каких-то быстротекущих процессах в подкожных тканях. Она приближалась. Они словно игнорировали ее, хотя некоторые из них знали, что она уже к ним подходит.

— Достался Мэри агнец, — отрешенно бормотал один из них, глядя куда-то в сторону, — весь беленький, как снег…

Она подошла еще ближе. Теперь при желании они могли бы причинить ей боль. Но пока ничего не происходило, и она с тоскою подумала, что могла бы, если бы захотела, просто пройти сквозь них (было бы зачем) и что отныне она приговорена миновать живых людей, не привлекая к себе ни малейшего внимания.

Затем один из них обернулся и окликнул ее:

— Эй, ты кто такая?

— Мэри, — находчиво солгала она.

— А я — Модо. А это — Рози.

— Меня зовут Невил, — представился еще один.

— Хопданс, —

произнес четвертый.

— Иди сюда, погрейся.

С небрежной готовностью приняли они ее в свой круг. Она пристроилась на квадратной железной решетке, под которой шумно и ритмично трудилась, чтобы согреть их, гигантская подземная машина.

— Давай-ка, Мэри, промочи горло. Согреешься, — посоветовал Невил, протягивая ей блестящую коричневую бутыль.

Она пыталась распробовать шипящую брызжущую пену, пока Рози не забрала у нее общественное пойло.

Невил продолжал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— В двадцать два года я был одним из шести лучших коммивояжеров «Литлвудса». Своя машина, все дела. Статейку обо мне хотели пропечатать. А я говорю — дудки, в фобу я видал вашу гребаную рекламу.

— Точно, в гробу мы видали их гребаную рекламу, — угрюмо подтвердила Рози.

— Можете подавиться своей славой. Так я им сказал.

— Реклама?.. Да уж! — воскликнул Хопданс и помотал головой, словно вынося рекламе окончательный приговор.

Она решила в дальнейшем держать с рекламой ухо востро. Это, без сомнения, что-то отвратительное, если от нее пытались так бдительно остерегаться даже здесь… Она разглядывала остальных сквозь пар их горячего дыхания… Их онемевшая кожа светилась, но глаза при этом оставались ледяными. Я такая же, как они, догадалась она, а может, всегда такой и была. И пока она разглядывала одно за другим их лица, на которых отпечатались следы самых разнообразных неисправностей, ей пришло на ум, что на самом деле есть только два вида людей, только две разновидности, просто произойти с ними могло все, что угодно.

* * *

Точно; но только до определенной степени. (Обычно оказывается, что неплохо бы дать кое-какие пояснения, особенно на ранних этапах.) В конце концов, это всего лишь бродяги.

Ты-то понимаешь, о ком я говорю. Бродягами они стали потому, что у них нет денег. Денег у них нет потому, что они ничем не торгуют, как это делают почти все остальные прочие. Ты ведь наверняка чем-то приторговываешь, а? Я — да. Тогда почему они не торгуют? Просто не хотят продавать то, чем торгуют все остальные, — не желают продавать свое время.

Продажа времени, торговля временем — вот чем мы все занимаемся. Мы свое время продаем, а они свое придерживают, вот и сидят без гроша, хотя только и думают о деньгах. Бродяги как-то странно ладят с миром. Однако им такая жизнь по душе. Сегодня бродяжничество на подъеме, если верить статистике. Число обездоленных бродяг растет и растет.

Мне приходится сталкиваться с такими людьми достаточно часто. При моей работе это в каком-то смысле неизбежно. Я бы, конечно, обошелся без этого с превеликим удовольствием — ведь они непрестанно попусту тратят моевремя. На твоем месте я бы с ними не общался. Лучше держаться от них подальше.

— Я знаю, из какого ты теста, Мэри, — сказал Невил и, нагнувшись, предостерегающе похлопал ее по бедру. — Ты — сама простота.

Мэри покивала в знак согласия.

— Вот видите? — заметил он.

Так оно и было. Она мало что знала, а то, что знала, должна была хранить при себе. Ей придется быстро всему учиться, и другие люди ей в этом помогут.

— Слушай, а ведь ты красотка, — протянул он. — Ну не красотка ли?

Мэри надеялась, что в этом он ошибается… Хотя обвинение, по всей видимости, было не очень серьезным. Его враждебный настрой уже угас, он отвернулся и приложился к бутылке. А здесь не так уж и плохо, рассудила Мэри. Но хотелось бы знать, сколько так будет продолжаться.