Другие времена
Шрифт:
— Звоните, — сказал я, ушел в спальню и, не снимая халата, прилег на кровать.
Я открыл глаза, когда на будильнике было половина десятого. В квартире стояла тишина. «Ушел», — с облегчением подумал я, но, выйдя в переднюю, обнаружил Бунчика. Красный, потный, он с трудом втискивал толстые пальцы в кружки телефонного диска.
— Простите, — расплылся он в жалкой улыбке. — Все время занято... Такой я несчастный... Разрешите еще...
— Звоните, — сказал я и ушел в спальню.
Катя уже проснулась.
—
— Миша Бунчик из двадцать третьей.
— Бунчик!.. Ты же сам говорил, что он трус и подлиза... Зачем ты его пустил?
— Видишь ли, у него теща...
— Как? Он пришел с тещей?
— Да нет же, один, вызвать машину для тещи, ну, а из дома не может, потому что сблокирован с Погарским. Он скоро уйдет... Пожалеем старуху.
Машину дали в двенадцать часов, в половине первого мы сели завтракать.
— Знаешь, милый, — сказала Катя, — никогда не думала, что индивидуальный телефон такое бедствие. Теперь к нам будут беспрерывно шлепать твои альфа-бета-гаммовцы. Сколько их?
— Триста пятьдесят единиц, но в нашем доме живут шестьдесят.
— И все сблокированы?
— Все, кроме нашего бывшего напарника Андрея Семеновича. Но не будут же они все...
— Милый, ты идеалист, — улыбнулась Катя улыбкой Джоконды.
Следующие два дня, понедельник и вторник, мы прожили спокойно. Я торжествовал. Катя по-прежнему загадочно улыбалась.
В среду вечером явился старший бухгалтер Ковригин, прямой и важный, как шпрехшталмейстер в цирке. Он говорил так, будто рубил воздух резкими ударами хлыста.
— Извините. Врываюсь не вовремя, — звучал на всю квартиру его жирный голос. — Обстоятельства вынуждают. Спарен с программистом Мясоедовым.
— Кажется, это милый молодой человек? — неосторожно сказала Катя.
— Видимость, — просвистел голос-хлыст. — Скотина с дипломом. Невоспитанное животное. Уходя, снимает трубку. Болтает часами. Вам не понять. Вы себе сделали отдельный телефон.
Покраснев так, словно я совершил что-то неприличное, я поспешно предложил:
— Пожалуйста, звоните.
Гордый и обиженный Ковригин уселся у телефона. Поговорив минут двадцать, он удалился с таким видом, будто доставил нам огромное удовольствие.
— Унд зо вайтер, — сказала Катя, когда за Ковригиным захлопнулась дверь.
— Как? — не понял я.
— И так далее, — перевела она. — Надо знать немецкий.
На следующий день, в четверг, в то же самое время (удивительное совпадение), пришел Мясоедов. Это был обаятельный молодой человек, наделенный чувством юмора и актерскими способностями. Минут сорок пять он смешно рассказывал о своем напыщенном телефонном соседе, забавно изображал его походку, манеру говорить, важность жестов.
Дав нам концерт, Мясоедов попросил разрешения позвонить двоюродной тете и, как это ни странно, подобно Погарскому,
В пятницу мы сбежали в кино на старый фильм, в субботу— на спектакль, хуже которого трудно себе представить. Нам было все равно, лишь бы спастись от телефонных печенегов.
В воскресенье к завтраку явилось семейство Черногруд: мама, папа и мальчик Митенька, на голову выше папы.
Они по очереди говорили с учительницей, поставившей Митеньке тройку.
— Нет, этого быть не может, — журчала в телефон мама, — у нас в роду все математики. Я сама подсчитываю расходы даже без бумажки... Дмитрий весь в меня.
Папа под вкрадчивый шепот мамы говорил:
— Извините... Но вы, должно быть, не знаете моего положения, моих связей...
— Мария Кирилловна, я буду учиться только на пятерки, — лживо обещал Митенька.
К вечеру приковыляла восьмидесятилетняя Ариадна Павловна. Задыхаясь, она ругала своего телефонного напарника Симкина, лишившего ее духовного общения с окружающим миром: она даже не может узнать, живы ли ее гимназические подруги.
Подруг у Ариадны Павловны оказалась целая рота, темы для бесед были неисчерпаемы, и сеанс духовного общения закончился около двенадцати ночи.
На следующей неделе мы прибегали к разным хитростям: ходили в гости, в театр, а когда сидели дома, плотно зашторивали окна и не отвечали на звонки в дверь.
Так мы держались до пятницы. Вечером, около десяти часов, раздался осторожный звонок. Мы не реагировали. Звонок повторился. Мы были стойки. На четвертый раз я сдался, подошел к двери и спросил волчьим голосом:
— Кто там?
— Анатолий Николаевич, это я, Кисельников, — продребезжал старческий голос.
— Заходите, пожалуйста, Андрей Семенович, — обрадовался я, отворяя дверь.
Мой бывший напарник очень изменился, похудел и постарел лет на десять.
Старательно вытирая ноги, он пробормотал:
— Извините... Я на минутку... Если можно, позвонить по телефону...
— Позвольте, а ваш? ..
— Нет у меня телефона, — слабо махнул рукой Кисельников. — Полдома ходят теперь звонить... Ах, Анатолий Николаевич, что вы наделали, зачем разблокировали наши телефоны!.. — и в бирюзовых выцветших глазах Андрея Семеновича появились слезы.
Редкий ген
Я посмотрел на часы. Было восемнадцать сорок. Через двадцать минут начнется матч века «Гладиатор» — «Свенсон», пора включать телевизор, который самоотверженно трудится у нас четвертый год.
Твердый голос Кати взнуздал меня:
— Толя, пойди в магазин и купи кефиру. Ребенку это необходимо.
Ребенком был наш Витя: рост — сто восемьдесят три, вес — восемьдесят пять.
— Катя, сейчас по телевизору «Гладиатор», — сказал я. — Может быть, попозже...