Другие времена
Шрифт:
— Попросите, пожалуйста, Марию Петровну, — мужественным баритоном сказал он.
— Бритикова, тебя мужчина, — пропищала какая-то насмешливая девчонка.
— Алло! — тревожно выдохнула жена.
— Муся, это я, — твердо сказал поэт, — не волнуйся, у нас чепе.
— Ой! — вскрикнула жена.
— Ничего страшного, течет кран на кухне.
— Слава богу! Можно ли так пугать! Позвони в ЖЭК, пусть пришлют водопроводчика. Деньги в серванте. Дай ему рубль восемьдесят девять, на маленькую.
—
В ЖЭКе ему ответили: «Ждите, вы не один».
Поэт стоял у кухонной раковины, уныло смотрел на льющуюся воду и думал, что так же бесполезно течет жизнь. Пушкин в его годы уже написал «Цыган», а Лева Коклюш, текстовик-песенник, построил дачу и купил «Жигули».
В передней прозвучал звонок. Поэт открыл дверь и увидел паренька примерно одних лет с ним. На парне была замшевая куртка, вельветовые штаны и туфли на платформе. Он носил шкиперскую бороду и прямые волосы до плеч.
— Салют! — сказал парень.
— Вам кого? — спросил поэт.
— По вызову. Ну, чего у вас приключилось?
Поэт провел водопроводчика на кухню. Тот снял оленьего цвета куртку, вынул из модного чемодана пластиковый передник, разводной ключ и еще какие-то непонятные предметы.
Минут десять он колдовал над краном, напевая: «Топ, стоп, хлоп, тра-ля-ля...»
Авария была ликвидирована.
Затем он снял передник, уложил его, разводной ключ и непонятные предметы в чемодан, долго и тщательно, как хирург перед операцией, мыл руки и наконец сказал:
— Подмахни нарядик!
Он обратился к молодому поэту на «ты», и поэт не обиделся. Поэт любил демократическую простоту.
— Пройдем в комнату, — сказал поэт.
— Некогда, ну да ладно, — сказал водопроводчик, и они прошли в комнату, которая служила спальней и творческой лабораторией.
Водопроводчик цепким взглядом окинул комнату: диван-кровать, письменный стол, сервант, полку с книгами, два стула, поглядел на бледное, изможденное лицо поэта и спросил:
— А ты что, на бюллетене?
— Нет, — почему-то застеснялся поэт.
— Ясно — значит, инвалид?
— Нет, я здесь работаю.
— Понятно. Надомник. Чего работаешь? — спросил водопроводчик, ища глазами инструмент.
— Пишу стихи. Я поэт.
— Тут вот и пишешь?
— Тут.
— Здорово!.. И никуда ходить не нужно?
— Нет.
— И номерок не вешаешь?
— Не вешаю.
— Живут люди!. . Значит, сам себе начальник?
— Сам.
— Ловко устроился. А зарплата у тебя какая?
— Никакая.
— Заливаешь!.. У нас каждому по труду.
— Я тружусь, — бледнея от гордости, сказал поэт и, раскрыв ящик письменного стола, вынул оттуда пачку исписанных листов: — Вот!
—
Поэт долго перебирал исписанные листочки и наконец, волнуясь и завывая, прочел «Песнь о молотке».
— Ясно, — сказал водопроводчик, — это к концу квартала хорошо, чтобы производительность поднять. А про любовь у тебя есть?
— Есть, — краснея, сказал поэт и прочел стихи о любви.
— Толково, — сказал водопроводчик. — И что ты потом с этим товаром делаешь?
— Несу в журнал или в издательство.
— И сразу тебе в лапу?
— Нет, если напечатают.
— И долго ждешь?
— По-разному. Иногда три месяца, иногда три года, а иногда возвращают.
— И тогда тебе чего? — заинтересовался водопроводчик.
— Ничего, — вздохнул молодой поэт.
Оба помолчали.
— Интересное кино, — сказал водопроводчик. — А на что же ты жуешь?
Молодой поэт не ответил. Не мог же он признаться, что живет на зарплату жены.
Оба опять помолчали.
— А за отпуск тебе платят? — спросил водопроводчик.
— Нет, — виновато признался поэт.
— Гады они!— решительно сказал водопроводчик.
— Кто? — не понял поэт.
— Ну, эти самые, на кого ты вкалываешь. Непорядок! Человек мучается, а они... Ни зарплаты, ни отпуска!
— Такая профессия, — сказал поэт. — Пушкин тоже весь в долгах был.
— Пушкин? — переспросил водопроводчик. — Так это же при царском режиме... Ладно, ты не огорчайся — может, тебе впоследствии, как Пушкину, фигуру отольют... Конечно, надо и при жизни свое ухватить.
Оба снова помолчали. Затем водопроводчик взглянул на свои большие квадратные часы:
— Ну, мне пора. А ты жми дальше... И вот что...
Он порылся в карманах замшевой куртки.
— Вот тебе рубль восемьдесят девять, на маленькую...
Все сто процентов
Выборы местного комитета были назначены на четверг двадцать третьего марта, после окончания рабочего дня. Так решил новый управляющий Стройбума Трофим Денисович Панкеев.
— Извините, Трофим Денисович, — сказал секретарь партбюро Кортиков, — конечно, ваша идея полна новаторского смысла, но такого у нас еще не было.
— Не было, — дружно подхватили председатель месткома Тарасюк и секретарь комсомола Дима Овчинников.
Управляющий посмотрел на них чуткими административными глазами и мягко сказал:
— Разрешите спросить, как же у вас было?
Секретарь партбюро Кортиков посмотрел на предместкома Тарасюка. Тарасюк — на Диму.
Дима застегнул пиджак на все пуговицы, поправил галстук: