Другие Звезды

Сергеев Артем Федорович

— Так даже и лучше, — непонятно чему обрадовался я, — сделаем, что сможем, Олег, а там будь, что будет!

— Прошу занять экзаменационные станции, — два кресла-капсулы, справа и слева от капитанского мостика, одновременно подняли вверх свои крышки, — испытания начнутся сразу же по готовности кандидатов.

Я резко выдохнул и, коротко кивнув Анастасии и Диме на прощание, перебросился взглядом с Олегом, а после развернулся и решительно зашагал к правому креслу. Остановился у поднятой крышки и, немного подумав, разулся, аккуратно поставив ботинки на пол. Увязавшаяся за мной Анастасия лишь улыбнулась, но ничего не сказала. Дима же сопровождал

Олега, там обошлось без этого.

— Сейчас я вас, Саша, — сказала мне начальница, — подключу к этому аппарату. Точнее, ваш нейрокомп. Ну и останусь на контроле, буду следить за испытанием с полным погружением, вы уж меня извините, но интересно до жути.

— Может, не стоит? — поморщился я, — не люблю, когда под руку смотрят, мешать начнёте, оглядываться на вас буду, нервничать лишнего. Плохая это идея, если честно.

— Не будете, Саша, — успокоила меня она в ответ, — точно не будете, уверяю вас. Вы там не только про меня забудете, но и про всё остальное, так что помешать вам я ну никак не смогу, при всём моём желании не получится.

— Ладно, — смирился я, потому что давно уже всё понял про деятельное любопытство Анастасии, которое ничем не унять, и которое было, наверное, её единственным недостатком, — вам виднее. Не жалуйтесь только потом.

— Не буду! — улыбнулась она мне и принялась закрывать крышку, — ну, ни пуха вам, ни пера!

— К чёрту! — хотел сказать я, но не смог, потому что свет в глазах внезапно померк, и я оказался в пространстве без времени, расстояний и ориентиров, среди рассеянной серой пустоты. И, что самое странное, я не смог вспомнить кто я, откуда и что здесь делаю. Нет, что-то такое в моей голове было, во мне сидела странная уверенность, что я всё вспомню, когда это будет необходимо, просто сейчас это неважно, сейчас передо мной стоят другие задачи, и мне стоит переживать о том, как я их выполню, а не беспокоиться о такой чуши, как вся моя прошлая жизнь.

Удивления или страха не было тоже, была лишь готовность пусть и не к подвигу, но к чему-то подобному точно. Я сам себя загнал в то странное, отстранённо-холодно-злобное состояние, что охватывало меня в момент приближения к цели, и осмотрелся, но пока, кроме собственного тела, ничего в серой полутьме не было видно.

А потом я моргнул глазами и сразу же, без перехода, оказался в кабине собственного Ила и сначала обрадовался до глубины души, своей привычной работе обрадовался, товарищам рядом, Олегу за спиной, но ровно до той поры, пока не бросил взгляд на землю через бронестекло фонаря и не оценил обстановку.

А дела там были откровенно хреновые, и от осознания этого я мгновенно вспотел, а холодная гимнастёрка неприятно прилипла к телу. Прямо передо мной в воздухе еле висел избитый в клочья самолёт Димки Говорова, мотор его работал на пределе, стремясь уволочь машину от кинжального огня с земли, но шансов на спасение у него не было никаких.

Крылья с зияющими в них метровыми прорехами от попадания вражеских двадцатимиллиметровых снарядов ещё держали самолёт в воздухе, ещё ему вроде бы можно было надеяться уйти, но немецкие зенитчики сумели пристреляться, они уже нащупали Димкину машину в воздухе своими разноцветными трассами, вцепились в неё, и жить Говорову оставалось меньше минуты.

Я без раздумий ввалил свою машину через правое крыло в отлогое пике, туда, где вспышками выстрелов обнаружила свою позицию эта зенитная батарея и издалека, не надеясь попасть, дал пулемётную очередь просто в ту сторону, чтобы отвлечь их от Димки и перенацелить на себя.

Зенитчики заметили это и неохотно, не сразу, но бросили бить по измочаленному самолёту Говорова и постепенно переключились на мою машину. Жуткая метель из разноцветных зелёных, синих и красных снежинок окружила мой самолёт, так я видел свои и чужие трассы, но противозенитный манёвр, который я закрутил, уберёг машину от большинства попаданий, лишь только болью в сердце отозвались два звонких удара по правой плоскости.

Я пикировал прямо на эту батарею, в этом было моё и Димкино спасение, нужно было подойти туда на расстояние вытянутой руки и разнести там всё в хлам, потому что уйти не дадут, начни я сейчас отворачивать, юлить, прятаться и прижиматься к земле, расстреляют как в тире. Самолёт нёсся вперёд, я то подныривал под чужие трассы, то пропускал их под собой, но постепенно делать это становилось всё труднее, времени на реакцию становилось всё меньше и меньше, но и там задёргались, принявшись палить уже просто в мою сторону, страх обуял немецкие расчёты, не железные же они, и я добавил им жути, начав в холодном азарте обстреливать их из пушек и пулемётов, и вот даже куда-то попал, и вот они уже начали суматошно разбегаться, как вдруг двадцатимиллиметровый снаряд эрликона ударил в самолёт, пробив бронекапсулу.

Раздался скрежет, давление масла мгновенно упало и, что самое плохое, в кабине резко запахло гарью, а под приборной панелью, в районе ног, появились язычки пламени, и я понял, что передний топливный бак, который и прятался как раз за этой самой приборной панелью, неужели же нельзя было найти для него места получше, чёрт бы вас всех подрал, пробит. Надежда на углекислотные огнетушители возникла и тут же исчезла, мотор без масла заклинит в ближайшие секунды, выпрыгнуть Олег не успеет абсолютно точно, а я без него прыгать не буду, да и зачем мне прыгать, куда, чтобы тут же попасть в плен, что ли, да и то вряд ли, скорее всего расстреляют висящего на стропах, это у них любимое развлечение, поэтому я поддёрнул машину вверх, чтобы на захлёбывающемся моторе успеть забраться повыше, чтобы был запас высоты, чтобы дойти до этой батареи в любом случае.

Мотор обрезало, кабину заволокло дымом, огонь уже лизал мои ноги, но сапоги и кожаный реглан пока спасали, а дальше обжечь меня он не успеет, не будет у него на это времени, тем более что я успел задержать дыхание и защитить лицо лётными очками и поднятым воротником реглана. Пришлось открыть боковую форточку и прильнуть к ней, чтобы хоть так навестись на цель, тут же потоком воздуха вытянуло и выкинуло наружу мой планшет, прижав его ремешком мою голову к этой самой форточке, но мне уже было всё равно.

Я направил машину в какой-то упрямый расчёт, они видели, что я пикирую прямо на них, но не разбегались, а продолжали стрелять в мою сторону, и я победно улыбнулся, потому что им конец, потому что ничего они уже не успеют сделать, ни убежать, ни сбить меня, ведь стреляли они мимо, и за оставшиеся секунды вряд ли сумеют успокоиться и взять точный прицел.

Я вцепился в рычаг управления посильнее, не чувствуя боли и жара, вот они уже, вот, побежали, но не успеют, я падал прямо на них и ничего уже не могло этого изменить, погибнем вместе, сумею я вас утащить вместе с собой и Олегом, как вдруг, я уже и орать начал, чтобы хоть так помочь себе выдержать эти последние секунды, всё остановилось.