Других версий не будет
Шрифт:
Гутман рванулся в угол, на ходу задвигая коробкой лаз, и присел спиной к двери, делая вид, что горюет над разбитой бутылкой.
– Тебя, Василий, только за смертью посылать… Ты что, водку разбил?
– Угу…
– Хрен с ней… Тащи шампанское. Эти халявщики уже все вылакали. Еще хозяин не приехал, а они…
С этими ворчливыми словами второй «смокинг» развернулся и направился к двери. Гутман встал и тоже развернулся, держа в руках «оружие пролетариев» – полную бутылку водки.
…Опыт, дорогого стоит! Со вторым телом и раздевание, и
Вскоре два официанта, несущие шампанское, были уже в основных коридорах усадьбы, потом в пустом холле с мраморной лестницей и огромными окнами, через которые просматривалась и лужайка с накрытыми столами, и стоянка у ворот со множеством навороченных иномарок.
– Значит так, Гоша… Тебя в лицо никто не знает. Берешь поднос и гладкие стаканчики. Предлагаешь сначала одному…
– А если он не захочет?
– Заставь! Возвращает он стакан, а ты его в пакетик и туда же записочку… Потом идешь к другому. Всего-то и делов: пять пакетиков с пятью стаканами… Погоди, там какая-то нештатная ситуация.
Гости оторвались от столов и перебежками бросились к воротам, к только что въехавшему джипу, из которого вышел Шишов с перевязанной головой.
Через открытое окно был хорошо слышен гомон толпы, из которой вылетали и членораздельные слова: «стреляли… покушение… погиб…»
– Значит так, Гоша. Сбор отпечатков, похоже, накрылся. Как и банкет. Кто, интересно, погиб? Что-то я Самсонова не вижу… Пока тут суматоха и мутная вода пойдем, Гоша, наверх. Возможно, там что-нибудь поймаем…
Кабинет депутата Шишова чем-то неуловимо напоминал известное помещение в вашингтонском Белом доме. Правда, там кабинет был овальный, а у Шишова квадратный. Но за письменным столом стоял российский флаг, над ним рельефный герб в круглом блюде, а на стенах фотографии. Огромная – «Шишов и президент». И две поменьше – «Шишов и Спикер» и «Шишов и его жена Маргарита».
Первые действия Гутмана задели национальную гордость Егора Рюмина. Он хотел выразить решительный протест, но не успел. Саша отбежал в дальний угол, надел наушники и попросил:
– Ты, Егор, скажи пару слов. Мне настроиться надо.
– Зачем же вы, Александр Моисеевич, жучка на древко нашего флага прикрепили. Это нехорошо! Это осквернение… Вы у себя в Израиле над флагами издевайтесь. А здесь, мы русские патриоты не позволим…
– Отлично, Гоша! И слышимость хорошая. И пишет без шумов.
Гутман стоял около двери. Он внезапно затих и прислушался. Потом повернулся к Гоше, чуть присел и развел руки в разные стороны.
Гоша был догадливый. Он сразу все понял: «Мы влипли! Сюда идут. Пора сматываться…»
Кроме входной двери в кабинете была еще одна. За ней могла быть и кладовка, и кухня, и депутатский туалет. Но соседняя комната оказалась шикарной спальней, да еще и с балконом.
Гутман посмотрел на ряд шкафов вдоль левой стены. Можно, конечно, и в шкаф спрятаться, но уж слишком банально… Он лег на прикроватный коврик и закатился под огромное ложе из массивного испанского дерева… Гоша последовал примеру наставника.
Они лежали рядышком, голова к голове, прижимая к уху по своей половинке наушников.
В кабинет вошли трое.
Магнитофон добросовестно записывал их неприличные междометия, бульканье льющейся из бутылок жидкости и звон стеклянных емкостей.
Когда начался деловой разговор, Гутман без труда определил кто есть кто и лично для Гоши шепотом называл фамилии говорящего:
Шишов: жаль, что с банкетом не получится. Я такую речь приготовил… Все уваровские сливки собрались. Значит уважают. Никто не проигнорировал.
Воловик: Завтра еще больше зауважают. Сегодня твой рейтинг шестьдесят, а завтра за восемьдесят процентов зашкалит. Точно! Для народа так: кого бьют, тот и холроший… И это тебе не с моста в речку упасть. Там еще вопрос был: или столкнули, или сам по пьяни свалился. А здесь все чисто. Дырка в стекле, пули, труп. Пистолет, в конце концов… Вовчик, ты из этого же пистолета полковника притушил?
Саблин: Из него… Жалко Игорька. Ловко его Самсонов подставил. И хорошо, что сам пулю из той же обоймы получил.
Шишов: Хорошо? Удивляюсь я твоему характеру. Ты Вовчик, за два дня двоих на тот свет отправил и совершенно спокоен… А с Ляховым? Двадцать лет воспитывал девицу, зная, что ты ее отца убил.
Саблин: Действительно трудно. Я же и для вас тогда старался. Так проще замять все получилось… А Светка… Она никогда меня не любила. Чувствовала, зараза. У этих баб жуткая интуиция… Что это вы все бочки на меня катите. Ты, Шишок, когда первое покушение на себя готовил, почему Маргариту не разбудил? Она ведь случайно бомбу под кроватью нашла. Проспи она еще часик и взлетела бы вместе с твоей Подмосковной дачей… Я, конечно, понимаю, что Марго не сахар, но в некотором смысле все-таки женщина.
Шишов: Именно, что «в некотором смысле». Вы бы пожили с ней хоть год. И одно дело депутатская жена, а другое – губернаторша. Она бы здесь весь Уваров на уши поставила.
Воловик: Был и еще один момент: покушение без трупа очень слабо смотрится. Народ мог бы не поверить.
Шишов: Вот тут ты, Юрий Игоревич, специалист. Ты покушение на себя именно с трупом сделал… Ты зачем секретаршу директора взорвал? Брюсову я знал. Очень милая дама.
Воловик: Угрожала она мне. Всем нам.
Шишов: Чем это она могла угрожать. У нее глазки были нежные, как у олененка.
Воловик: Документы мои к ней попали. Отчеты по твоим же депутатским выборам… Пора к гостям спускаться… Посмотри, Шишок, что это твоя псина нервничает. Смотри, в спальню рвется.
Гутман успел засунуть магнитофон во внутренний карман официантского пиджака и выкатиться из-под кровати. Гоша не успел…
Ворвавшаяся в спальню псина оказалась низконогой таксой. Собака эта, как известно, норная и ее мало интересовал человек, дергающий балконную дверь. Но тот, что под кроватью, в норе был ее добычей.