Другой путь. Трилогия
Шрифт:
– И что мы станем им говорить?
– Мы предложим провести приватизацию НИИ, конструкторских бюро – самостоятельных и заводских на условиях сохранения профиля. Приватизацию всех структурных единиц, занятых наукой и изобретательством. Мы хорошенько прокредитуем эти уже частные предприятия, освободим их от налогов лет на десять, мы оснастим их передовой технологической базой, в общем, сделаем так, чтобы тот, кто придумывает чтото полезное и передовое, имел возможности это делать – обеспечим достойное денежное содержание, возможности обучения, возможности внедрения изобретений. Думаю, что сотни тысяч этих заслуженных и образованных людей придумают гораздо больше полезностей, чем смог бы "припомнить"
– Все равно непонятно, – немножко размыслив, сообщил Захар. – Ну вот представь, у тебя есть сотни, тысячи изобретений, и как они окажутся на наших заводах, фабриках, полях? Ведь на заводах просто не будет возможности производить чтото новое – станки, как ты сам говорил, древние! Система трудовых отношений – доисторическая. Изобретут тебе мобильный телефон, но он так и…
Я расхохотался, вспомнив анекдот про первый советский мобильный телефон – с аккумуляторами в двух чемоданах.
– Вот видишь, – отреагировал на мой смех Захар, – тебе самому смешно. Что толку от всех этих наработок, если реализовать их будет негде?
– А вот для этого, Захар, нам понадобится десятокдругой "золотых мальчиков". – ответил я, сливая остатки из бутылки по стаканам.
– Что еще за "золотые мальчики"?
– Нужно найти несколько человек, которые за ближайшее десятилетие станут номинальными держателями наших капиталов. Они должны мелькать на страницах газет, они должны раздавать интервью, они должны производить впечатление потомков царя Мидаса, которые превращают в золото все, к чему прикоснутся. Они войдут своими капиталами в Россию, в производство тех наработок, что будут получены нашими умниками. Под фанфары и транспаранты. Остальные потянутся за ними – так всегда было, есть и будет. Стоит только упомянуть в газетных заголовках о необыкновенных доходах от "русских штучек". Мы через них сделаем так, что самые новые, технологичные и высокодоходные предприятия будут открываться под Москвой, Воронежем или Рязанью. А не в Шанхае и Гонконге. А традиционные сырьевые отрасли мы свернем. Лес, нефть и газ пригодятся нашим внукам и правнукам.
– Все, что ты здесь нарисовал – замечательно, но наука бывает не только прикладной, нацеленной на производство. Есть же еще фундаментальная наука? – вспомнил Захар. – Там исследования могут и десятилетия длиться. И кто станет платить за фундаментальные результаты? За астрофизику, квантовую механику, теорию общего поля, изучение какихнибудь водорослей или каракатиц?
– Захар, я никогда тебе не говорил, что знаю вообще все ответы. И никогда не утверждал, что все сделается само собой. Нужно работать. Я не щука, и ты не Емеля. Чудес не будет. Будет только то, что можно сделать. Придумаем чтонибудь и с фундаментальной наукой.
– Тогда еще один вопрос: зачем ждать, когда разрушат Союз?
Я хлебнул последний глоток бурбона, с сожалением потряс пустую бутылку, но в ней больше ничего не было.
– Если бы, Захарыч, все случилось лет на пятьсемь раньше, а мы бы с тобой были лет на десять постарше, был бы смысл попытаться, а сейчас я просто боюсь не успеть. Да я просто уверен, что уже не успеть. Мы ничего существенного не сможем предложить стране еще года тричетырепять, а потом станет поздно. Если войти в дело с недостаточными ресурсами – мы истратим ресурсы
– Это точно, – усмехнулся Майцев, а я вдруг вспомнил еще коечто.
– Но нужно будет обязательно, обязательнообязательно, както хитро подставить одну рыжую ленинградскую сволочь, иначе он такого намутит, что все наши потуги будут бессмысленны.
– Кого это? – заинтересовался Захар.
– Да будет такой деятель от рыночной экономики, гениальный разрушитель всего и вся и очень посредственный созидатель чегото путнего. Такого во власть пускать нельзя. А лезть он будет нагло и мощно. Поживемувидим.
На этом и закончился наш программный разговор, после которого мы целый год к этой теме не возвращались, потому что были заняты по самое горло.
Пока мы занимались валютными спекуляциями, в Кентукки незаметно ворвалась весна, и Сэм потащился обрабатывать свои оттаявшие поля. Впряглись и мы – не смотреть же, как он корячится в грязи. Нам тоже показалось интересным это занятие. Тем более, что разница с трудом наших колхозников, на которых мы успели достаточно насмотреться, бывая "на картошке" каждую осень, была разительной. Нам почти не приходилось скакать по грядкам на своих двоих, утопая в грязи – практически все делалось с использованием малой механизации: карликовые трактора, плуги, сеялки – все было в хозяйстве у американского коммуниста.
Но все равно, площади для обработки силами трех человек были огромными и к вечеру мы уставали так, что даже Сэм не предлагал своего традиционного "пивка на ночь". Едва успевали созвониться с Чарли, выяснить текущую ситуацию и валились спать без мыслей о будущем.
В день космонавтики, который здесь тоже, разумеется, не отмечали, Чарли по моему требованию вывел деньги. После всех подсчетов, расчетов за его виртуальные офисы, агентские вознаграждения и прочие услуги в сухом остатке вышло чуть меньше двухсот тысяч – деньги невеликие, но двести процентов за три месяца – результат для начинающего трейдера не рядовой. И теперь появилась возможность размещать большие средства. Не только те, что нам уже удалось заработать.
Чарли, приехав в субботу двадцать седьмого, сообщил нам, старательно подмигивая, что его европейский партнер получил кредит от Международного инвестиционного банка в размере шести миллионов долларов и теперь просит добавить эти средства в наш портфель.
Название банка мне ни о чем не сказало: сейчас всех этих "международных инвестиционных" столько развелось, что куда не плюнь – всюду попадешь в "международного инвестора". Я переспросил его, правильно ли я понял, что источник денег тот же самый, что и в первый раз?
– Сардж, ну как ты мог подумать, что я стану работать на когото еще? – обиделся Рассел. – Мало того, что вкалываешь как проклятый, еще и не доверяет никто!
– Чарли, прости меня, глупого мальчишку, – попросил я. – Нервы, сам понимаешь.
– Таблеток попей, – посоветовал он.
И еще Рассел сказал, что вложил в предприятие свои пятнадцать тысяч, и даже на том, что разместил свои деньги гораздо позже – сумел заработать почти сто процентов прибыли. У нас с Захаром тоже еще оставалось около полутора тысяч, да на днях мы получили почтовый перевод от неведомой тети Сары Берштейн из Ванкувера в три тысячи – и мы решили, что небольшие карманные деньги нам не повредят. Эта мелочь исчезла в бездонном кошельке Чарли, чтобы всплыть на какойнибудь бирже в ближайшем будущем.