Друид
Шрифт:
Когда на следующее утро я проснулся и поднялся на городскую стену, у меня появилось дурное предчувствие. Цезарь и не думал уводить свои войска от Алезии. Нет, его солдаты взяли в руки лопаты и начали копать рвы. Вокруг всего города.
Под руководством Мамурры римляне построили укрепление длиной двенадцать миль. Трудно в это поверить, но упрямый Юлий решил окружить Алезию кольцом из рвов, насыпей и частокола. На приблизительно одинаковом расстоянии друг от друга возвышались выросшие буквально на глазах башни. Я не мог в это поверить — не хотел верить! — но теперь в ловушке оказались кельты… Верцингеториг решил, что медлить нельзя. Большую часть своей кавалерии он вывел за стены города, поскольку, находясь в Алезии, всадники не могли ему пригодиться. Царь арвернов правильно оценил свое положение: чем меньше воинов ему придется кормить, тем дольше кельты смогут продержаться в Алезии. Офицерам кавалерии он отдал приказ собирать по всей Галлии воинов и вернуться с ними назад, под стены города. Царь арвернов считал, что именно здесь состоится битва, которая решит судьбу кельтского народа.
Цезарь не смог сдержать натиска кельтской конницы, и большей части всадников удалось прорваться. Теперь тот факт, что в Галлии в ближайшее время соберется еще одно кельтское войско, уже ни для кого не был секретом. Но проконсул не собирался отступать, нет, он отдал приказ начать сооружение еще одного кольца укреплений, чтобы иметь возможность отражать атаки кельтов, которые в ближайшее время должны были собраться здесь со всей Галлии. Вновь солдаты Цезаря копали рвы и делали насыпи. Некоторые участки защищал высокий частокол, словно из ниоткуда появлялись сторожевые башни. Перед обращенной наружу линией укреплений римляне соорудили множество волчьих ям и разнообразных ловушек, которые служили для того, чтобы наносить ранения лошадям, останавливая тем самым продвижение кавалерии.
Между этими двумя кольцами защитных сооружений находились пятьдесят тысяч легионеров, семь тысяч всадников и все их припасы. Цезарь решил сражаться с кельтами их же оружием. Теперь только время могло показать, чьи припасы закончатся раньше и кто погибнет от голода.
— Ведь ты предсказывал мне победу, друид! — воскликнул Верцингеториг, когда мы, стоя на городской стене, смотрели на костры римских легионеров, разведенные на полоске земли между двумя линиями укреплений. Ночь была такой темной, что, стоя в нескольких шагах от царя арвернов, я лишь с трудом различал его силуэт на фоне черного неба. Я никак не мог понять, как Цезарю, который находился, казалось бы, в совершенно безвыходной ситуации, удалось придумать такой дерзкий план. Как и раньше, он поставил на карту свою жизнь. Все или ничего! Похоже, проконсул решил не изменять этому принципу. В очередной раз Цезарь отважился бросить вызов судьбе и испытать терпение богов.
— Ты ошибаешься, Верцингеториг, я никогда не утверждал, будто ты обязательно одержишь победу. Я всего лишь говорил, что Цезаря можно победить. Но я не говорил, что ты победишь его.
— Но я помню твое предсказание! Ты сказал, что я могу одержать победу!
— Да, именно так я и сказал. Но я не говорил, что ты ее одержишь.
Взглянув на Верцингеторига, я понял, что он злится на меня за такой ответ. Он повернулся ко мне боком и оперся рукой о массивную крепостную стену. Вдруг небольшой камень выпал из кладки и полетел вниз. Через мгновение мы услышали глухой удар о землю. Рассматривая это, на первый взгляд, незначительное происшествие с точки зрения кельта, который во всем пытался увидеть знак богов, можно было подумать, что удача отвернулась от царя арвернов.
— Сегодня ночью я должен принять очень непростое решение, — сказал Верцингеториг и бросил на меня испытующий взгляд. Я догадался, что последствия этого решения коснутся и меня. — На данный момент за этими проклятыми стенами Алезии находятся восемьдесят тысяч кельтов. И у нас почти не осталось припасов.
Я вновь взглянул на костры легионеров, мерцавшие в темноте. Цезарь сделал все возможное, чтобы обеспечить провиантом своих солдат, и ему удалось достичь своей цели. Наверняка в лагере римлян царило приподнятое настроение.
— Каждый, кто не может держать в руках оружие, должен до рассвета покинуть Алезию, — сказал вдруг Верцингеториг. Затем он обнял меня и пожелал удачи.
За историю человечества в головах людей не раз рождались идеи, ради которых в жертву приносились целые народы. Есть и такие замыслы, которые заставляют человека поступиться всеми своими принципами и забыть о том, во что он свято верил раньше. Незадолго до рассвета я оказался у городских ворот в толпе причитающих женщин и плачущих детей. Все мы были обречены на смерть. Мы медленно проходили через ворота навстречу своей погибели. Многие старики были больны или слабы настолько, что не могли идти самостоятельно. Их поддерживали женщины. Я никому не мог помочь, поскольку должен был соблюдать особую осторожность, чтобы не рухнуть на землю, ведь моя больная левая нога могла в любой момент сыграть со мной злую шутку. Кто-то подталкивал меня в спину, со всех сторон доносились проклятия и плач. Кто-то умолял дать ему немного еды. Шедший рядом со мной старик просил, чтобы кто-нибудь из воинов бросил ему одеяло…
Наконец, случилось то, чего я больше всего опасался. Не заметив выбоины, я ступил в нее левой ногой, потерял равновесие и упал на землю, словно срубленное дерево. Я не хотел подниматься, хоть дядюшка Кельтилл и учил меня, что каждый раз, когда я упаду, мне нужно тут же встать на ноги. Но я не испытывал желания идти вперед, просто не видел в этом смысла. Впереди нас ждало внутреннее кольцо защитных сооружений, возведенных солдатами Цезаря. И смерть. Нет, спасения не было. Критские лучники стояли за частоколом и на сторожевых башнях. Каждого, кто приближался ко рву, тут же пронзали несколько стрел. Оказавшись за городскими стенами, я сел прямо на землю и прижал к себе Люсию. Толпа изгнанных приближалась к укреплениям римлян.
Когда легионеры поняли, что из ворот Алезии не вышел ни один вооруженный воин, а только женщины, старики и дети, они стали выкрикивать оскорбления в адрес защитников крепости. Похоже, римляне презирали солдат Верцингеторига за то, что те решили обречь своих соплеменников на верную гибель. Мне показалось даже, будто легионеры Цезаря сочувствовали изгнанникам. Женщины умоляли сжалиться и взывали к милосердию римлян. Но, судя по всему, Цезарь дал приказ не пропускать ни одного кельта. Я видел, как то тут, то там легионеры что-то перебрасывали через рвы и частокол. Словно голодные гиены, женщины и дети набрасывались на хлеб. Старики даже не надеялись на то, что им удастся вырвать хотя бы кусок из чьих-нибудь рук. Но жажда мучила гораздо сильнее, чем голод. Я понимал, что от нехватки питьевой воды люди начнут погибать раньше, чем от нехватки пищи.
Следующей же ночью умерло множество стариков и больных. Почти ни один младенец не дожил до утра. Верцингеториг дал мне теплую тунику, толстое шерстяное одеяло в красную клетку, кусок хлеба и мех, наполненный водой. Под покровом ночи, чтобы никто не увидел меня, я тайком сделал несколько глотков. Вылив немного воды на ладонь, я смочил морду Люсии. Она лежала рядом со мной и почти не шевелилась.
Через какое-то время я перестал считать дни и ночи. Я не видел в этом смысла. Мое сознание помутилось. Встав на четвереньки и то и дело падая, я пополз вперед. Я хотел выбраться из этого кошмара. Следом за мной, пошатываясь, шла Люсия. Она сильно похудела и была очень слаба. Вдруг мои руки согнулись, и я упал лицом в землю, разбив лоб о камень. Кое-как выпрямившись, я взглянул на слепящее солнце. Мой левый глаз залило кровью. Похоже, рана оказалась серьезнее, чем я думал. Нужно было немедленно промыть ее. Я не мог обойтись без воды. Меня мучила жажда. Если ничего не есть, то через несколько дней человек привыкает к голоду. Но жажда с каждым часом причиняет все большие страдания. Мое сердце переполнила ярость, которая придала мне силы. Я согнул правую ногу и, опираясь на левое колено, попытался встать, хотя сам даже не надеялся на то, что из этого что-нибудь получится. Сделав невероятное усилие, я сумел подняться. У меня потемнело перед глазами, я слышал голоса, но не мог понять, откуда они доносятся. Повернувшись, я увидел крепостные стены Алезии, перед которыми лежали на земле тысячи людей. Они умирали. Я хотел, чтобы все поскорее закончилось. Мысленно обратившись к дядюшке Кельтиллу, я попросил его передать паромщику, что скоро мне понадобятся его услуги. Я оторвал взгляд от Алезии и спотыкаясь пошел вперед. Едва слышным голосом я рассказывал Люсии о Массилии. Да-да, именно о Массилии.
Остановившись, я вытер со лба кровь и облизал пальцы, а затем поковылял дальше. Где-то далеко впереди я увидел металл, блестевший на солнце.
Услышав чьи-то недовольные возгласы, я с трудом открыл глаза. Прямо передо мной возвышалась огромная деревянная башня. Перед ней был ров, в котором лежала мертвая женщина. Даже уйдя в царство теней, она продолжала прижимать к груди своего младенца. Нет, я не хотел упасть вниз и умереть так же, как она. Я вновь взглянул на башню, и мне показалось, будто кто-то машет мне рукой. Неужели такое возможно? Это был примипил десятого легиона. Я никак не мог вспомнить его имя. Вдруг всего лишь в нескольких шагах от меня в землю вонзилась стрела. Да, я был готов встретиться с предками… Сделав еще несколько шагов вперед, я остановился. Теперь я стоял на самом краю рва. Внимательно присмотревшись к стреле, я заметил, что посередине она немного толще, чем у краев. Хлеб. Это был хлеб! Я тут же схватил его и начал с жадностью глотать, почти не пережевывая. В то же мгновение к моему горлу подступила тошнота. Помню только, что после этого у меня перед глазами потемнело. Я потерял сознание и скатился вниз, на самое дно рва.