Друид

Куени Клауде

Рустиканусу наверняка уже исполнилось пятьдесят лет. Будучи praefectus castrorum, он отвечал за все, что происходило в лагере. Рустиканус был обязан следить за строительством и за поддержанием лагеря в должном состоянии, за охрану вверенной ему территории и за назначение часовых. Он также нес ответственность за изготовление оружия и своевременный уход за ним.

Лагерь десятого легиона можно было назвать городом, в котором правил Рустиканус. Здесь царили его законы. Все подчинялись правилам, установленным префектом лагеря.

По воинскому званию praefectus castrorum следовал сразу за легатом Лабиэном и сенатским трибуном. Ниже его на этой иерархической лестнице стоял Урсул, примипил десятого легиона. То есть каждый, кто, например, не хотел чистить отхожие места, должен был заплатить несколько сестерциев оптиону Затем этот офицер давал взятку своему непосредственному командиру —

центуриону, который, в свою очередь, передавал часть денег примипилу. Примипил, получив взятку, должен был вручить определенную сумму префекту лагеря, чтобы тот отдал распоряжение писарям изменить соответствующим образом очередность дежурств. В этих взятках не было ничего необычного или постыдного, они считались неотъемлемой частью воинской службы, и все легионеры, стоя на самой нижней ступени лестницы, являлись частью этой системы. Непосредственные командиры до тех пор придирались к каждому шагу новичка и преследовали его, пока тот не соглашался заплатить взятку, после чего легионер понимал, что взятки на самом деле являются обязательными. Получалось следующее: рано или поздно каждый солдат пытался освободиться от неприятной обязанности чистить отхожие места, поэтому график дежурств изменялся соответствующим образом, и в конечном итоге все легионеры все равно по очереди, но через разные промежутки времени убирали туалеты. Только что я описал одну из причин, по которой легионеру, заканчивавшему свою службу в армии, очень редко удавалось скопить какую-нибудь достойную упоминания сумму. Да, солдаты получали свое законное жалование — двести двадцать пять денариев в год, но шестьдесят из них легионер тратил на питание, еще шестьдесят на солому — вряд ли кому-то понравится спать на голой земле! — одежду, обувь, снаряжение, устраиваемые в лагере праздники и взносы на погребение погибших. Поэтому на взятки оставалось около ста денариев в год. Те семьдесят пять денариев, которые получал каждый солдат, вступивший в легион, он тут же отдавал за униформу, экипировку и оружие. Ничего не поделаешь, таковы были порядки. Римская армия напоминала заботливую, но жадную мать, которая как могла заботилась о своих сыновьях. Рустиканус был довольно уравновешенным человеком. Никто и ничто не могло вывести его из себя, только мысль о том, что он в скором времени будет вынужден закончить свою службу в армии. Однако у него имелось отменное лекарство от мрачных дум: каждый вечер префект лагеря прописывал сам себе кубок фалернского, которым запивал вкуснейшие галльские колбаски и воздушный белый хлеб. Рустиканус предоставил в мое распоряжение офицерскую палатку, расположенную неподалеку от тех палаток, в которых жили Авл Гирт и Гай Оппий.

С каждым днем в окрестностях римского военного лагеря собиралось все больше купцов и торговцев, поэтому легионеры четвертой когорты, в обязанности которой входило патрулирование дорог и поддержание их в удовлетворительном состоянии, вынуждены были постоянно объяснять этим гиенам Римской империи, что подъезды к лагерю ни в коем случае нельзя загромождать, поскольку телеги с оружием и провиантом должны беспрепятственно проезжать в лагерь. На обочинах дорог начали вырастать крохотные деревянные лачуги и большие строения: трактиры, пивные и бордели. Поскольку с того момента, как под Генавой разбили лагерь, прошло довольно много времени, в город начали прибывать конкубины и внебрачные дети легионеров. Среди всей этой разношерстной публики мой особый интерес привлекли торговцы рабами, которых охраняли их личные армии, состоявшие из наемников, имевших довольно экзотическое снаряжение и странное оружие, которое они наверняка покупали у племен, живущих в Испании, Северной Африке или на Востоке. За каждой подобной процессией следовала одна или несколько телег, груженных кандалами.

После обеда или же в те дни, когда у меня не было работы, я вместе с Вандой и Люсией отправлялся к реке. Мы наблюдали за кельтами, которые на противоположном берегу грузили свое имущество на телеги, запряженные волами. Постепенно палаток и шатров становилось все меньше, лагерь гельветов таял буквально на глазах. Мои соплеменники решили отправиться дальше по опасному и трудному пути. Им предстояло пробираться через ущелья, расположенные между Роданом и Юрой. Вожди и друиды решили, что ни в коем случае нельзя вступать на территорию римской провинции без разрешения Цезаря. Они хотели любой ценой избежать столкновения с его легионами и не собирались начинать войну против Рима. Деньги, полученные мной в качестве аванса после подписания договора — семьдесят пять денариев, или триста сестерциев, — я решил сразу же отдать Кретосу, который был

очень рад видеть меня и Ванду. Однако он сказал, что согласен взять у меня только девяносто сестерциев, и тут же объяснил почему:

— Только дурак станет убивать козу, которая дает молоко! Купец рассмеялся и показал мне новый договор. Сев за стол, я отказался от вина, которым Кретос хотел угостить меня. В соответствии с условиями договора я должен был четыре раза в год отправлять Кретосу отчеты. Он не требовал от меня, чтобы я выдавал ему военные тайны Цезаря. Мне следовало собирать и тщательно записывать информацию, которая может быть полезной с точки зрения купца: что и по какой цене продают в той или иной местности, дефицит каких товаров наблюдается в определенное время года. Одним из условий договора было мое согласие выполнять данное поручение Кретоса и предоставлять упомянутую выше информацию только в его распоряжение.

Кретос же, со своей стороны, в качестве платы за мои услуги должен был каждый год уменьшать сумму моего долга на триста сестерциев. Это значило, что я смогу полностью рассчитаться с купцом в лучшем случае через шесть лет. Если честно, то я ожидал худшего. Похоже, Кретосу в самом деле нужен был человек, который стал бы его доверенным лицом в войске Цезаря. Мы договорились, что я буду отправлять все письма на адрес его торгового дома в Массилии. В каждом отчете я был обязан указывать дату и место его составления.

После того как я подписал новый договор, Кретос на моих глазах разорвал старый, который мы заключили в ту злополучную ночь, и еще раз предложил мне выпить вместе с ним вина. Я, поблагодарив, отказался. В тот момент мне не хотелось видеть никого, кроме Ванды и Люсии.

Покинув лагерь купцов, мы отправились в лес и расположились на небольшой поляне, поросшей сухим мхом. Даже сидя на земле, можно было дотянуться до кустов, облепленных ягодами. Мы с Вандой срывали кислые плоды и кормили ими друг друга. Люсия бегала по поляне, гоняясь за стрекозами и мухами.

— Ты мог бы продать меня и избавиться от многих проблем, — рассмеялась Ванда. — Ведь ты сам говорил старику Дивикону, что у меня ужасный характер: Продав меня Кретосу, ты убил бы двух зайцев: во-первых, я бы перестала докучать тебе, а во-вторых, ты вернул бы ему долг.

— Раз уж ты об этом заговорила, то я скажу, что Кретос заслуживает более серьезного наказания, — с улыбкой ответил я.

— Может быть, настало время поверить в других богов? Похоже, твои боги бросили тебя на произвол судьбы, — продолжала дразнить меня Ванда. — Почти все золото и деньги, которые ты получил от Кельтилла, остались на дне реки. Ты потерял целое состояние.

— Что значит «потерял»? Не вижу в этом ничего странного. Боги решили взять у меня то, что и так принадлежит им. Ты же сама прекрасно знаешь: ни один кельт не отважится достать из озера или ручья даже самую мелкую монету. Клянусь тебе, Ванда, если бы я нырнул за золотом, то на меня обозлились бы все боги!

— Говори что хочешь, но я знаю одно — ваши кельтские боги откровенно издеваются над тобой.

— Нет, — продолжал упорствовать я. — Просто нам, людям, иногда бывает очень трудно понять знаки, которые боги дают нам ради нашего же блага. Я не стану отрицать, что Кретос — подлая крыса, но кто сказал, что нельзя научиться чему-нибудь полезному у крысы? Как ты думаешь, Ванда, после всего происшедшего со мной разве соглашусь я когда-нибудь еще так легкомысленно подписать контракт? Разве стану я покупать бочку отвратительного вина по цене, которая в несколько раз превышает ее реальную стоимость? Поверь, я плачу не за свою глупость, а за то, что понемногу набираюсь мудрости.

Встав на колени и задрав голову, я закричал что было духу:

— Сообщаю всему миру! Я не отказался от своего намерения — а сегодня оно сильнее, чем когда бы то ни было! — однажды увидеть Массилию и стать в этом великом городе самым знаменитым купцом во всем Средиземноморье!

Ванда расстегнула мой ремень и повалила меня на спину.

— А теперь немного помолчи, Корисиос, — нежно прошептала она.

Вечером в лагере десятого легиона устроили небольшую пирушку. Рустиканус собрал в огромной палатке около дюжины офицеров, среди которых оказались Мамурра — личный казначей самого Цезаря и гениальный инженер-строитель; Антоний — первый медик; Урсул — примипил; Лабиэн — легат десятого легиона; Авл Гирт; Гай Оппий и Фуфий Цита — купец, поставлявший зерно легионам Цезаря и живший за пределами лагеря. Префект лагеря пригласил также несколько других важных купцов, обеспечивавших легион всем необходимым. Ни одного из них, за исключением Вентидия Басса и торговца с уродливым носом, я не знал. В числе приглашенных оказался и я.