Друсс-Легенда
Шрифт:
— Быть может, от твоего внимания не ушло, что мы уже месяц находимся в осаде? Люди должны видеть меня в бою, иначе они лишатся мужества. Кроме того, надо заниматься провизией, расчетом порций — да мало ли чем еще. Растяни сутки еще на несколько часов, и я отдохну.
— Тебе не лишние часы нужны, а толковые помощники, — пробурчал старик, вытирая бритву. — Небучад хороший парень, да медленно соображает. А уж Ясуа... — Мушран поднял глаза к потолку. — Убивать он горазд, но мозги у него помещаются...
— Ну, довольно, — беззлобно оборвал его Горбен. — Если бы мои офицеры знали, как ты о них
— Он среди них лучший, но этим, если по правде, не так уж много сказано.
Горбен не имел возможности ответить — бритва спустилась к его горлу и начала медленное восхождение вдоль челюсти к углу рта.
— Ну вот! — гордо объявил Мушран. — Теперь ты по крайней мере похож на императора.
Горбен подошел к окну. Шла четвертая за день атака. Он знал, что она будет отбита, но видел при этом, как подтягивают к стене огромные осадные башни для завтрашнего дня. Он представлял себе, как сотни воинов устанавливают их на место, как падают на стену массивные боевые мостки и наашаниты с громким кличем несутся по ним. Наашаниты? Как бы не так, с горьким смехом сказал он себе. Две трети «вражеских» солдат — вентрийцы, люди Шабага, одного из сатрапов-изменников. Стыдно сказать — вентрийцы убивают вентрийцев, и ради чего? Сколько можно Шабагу еще богатеть? В скольких дворцах можно жить одновременно? Отец Горбена был слабый человек и плохо разбирался в людях, но при всем при том заботился о своем народе. В каждом городе имелся университет, построенный за казенный счет. Были училища, где способнейшие школяры обучались медицине под опекой лучших вентрийских травознатцев. Были школы, больницы и сеть дорог, не имеющая себе равных на континенте. Но величайшим достижением покойного монарха были конные гонцы, способные доставить послание из одного конца империи в другой менее чем за дюжину недель. Если одну из сатрапий постигало стихийное бедствие — чума, голод или потоп, — помощь прибывала почти незамедлительно.
Теперь города империи захвачены либо осаждены, число погибших достигло устрашающей величины, университеты закрыты, и война уничтожает все, чего добился отец. Горбен, великим усилием подавив гнев, стал размышлять о задачах, стоящих перед ним в Капалисе.
Завтра настанет решающий день осады. Если защитники выстоят, противник падет духом. Если же нет... «Тогда нам крышка», — с угрюмой улыбкой подумал Горбен. Шабаг протащит его в цепях перед наашанским императором.
— Никогда не поддавайся отчаянию, — сказал Мушран. — Пользы это тебе не принесет.
— Ты читаешь мысли получше всякого провидца.
— Не мысли, а лица. Сделай другую мину, и я впущу Бодасена.
— Когда он прибыл?
— Час назад. Я велел ему подождать — тебе надо было побриться и отдохнуть.
— В прошлой жизни ты, вероятно, был примерной матерью.
Мушран засмеялся, вышел и вернулся вместе с Бодасеном.
— Генерал Бодасен, государь мой император, — с низким поклоном доложил он. Потом удалился, пятясь задом, и закрыл за собой дверь.
— Не знаю, как вы его терпите, государь! — воскликнул Бодасен. — Его наглости нет предела.
— Вы
— Да, мой повелитель. Ночью ко мне приходил Друсс — у него есть план относительно осадных башен.
— Говори.
Бодасен откашлялся.
— Он хочет атаковать их.
Император заметил стыдливый румянец на щеках своего генерала.
— Атаковать?
— Да, государь. Нынче вечером, под покровом тьмы. Напасть на вражеский стан и поджечь башни.
— По-твоему, это осуществимо?
— Нет, государь, хотя... кто знает. Я видел, как этот человек напал на пиратскую трирему и вынудил пятьдесят корсаров сложить оружие. Не знаю, удастся ли ему на сей раз, но...
— Договаривай.
— Выбора нет. Этих башен у них тридцать, государь. Они возьмут стену, и мы не сможем их удержать. Горбен присел на кушетку.
— Как он намерен поджечь их? Не думает ли он, что враг будет стоять и смотреть, как он это делает? Башни очень высоки и построены из мореного дерева. Они сгорят, только если пламя будет полыхать до небес.
— Я понимаю, государь, но Друсс говорит, что наашаниты будут слишком заняты, чтобы думать о башнях. — Бодасен снова откашлялся. — Он собирается ударить в середину лагеря, убить Шабага и прочих военачальников и вообще устроить большую суматоху, чтобы наши тем временем могли подкрасться к башням и поджечь их.
— Сколько человек ему нужно?
— Двести. Он сказал, что уже отобрал их.
— Отобрал? Самолично? Бодасен потупился.
— Он очень... любим солдатами, государь. Он сражается на стене каждый день и хорошо их знает. Они уважают его.
— Офицеров он тоже отобрал?
— Только одного, государь.
— Позволь мне догадаться. Тебя?
— Да, государь.
— И ты согласен возглавить эту... безумную вылазку?
— Согласен, государь.
— Я тебе запрещаю. Можешь сказать Друссу, что я согласен, но офицера ему я выберу сам.
Бодасен хотел было возразить, но придержал язык и попятился к двери.
— Генерал! — окликнул Горбен.
— Да, государь?
— Я доволен тобой. — Горбен, не глядя на Бодасена, вышел на балкон и вдохнул свежий вечерний воздух, пахнущий морем.
Шабаг смотрел, как закат воспламеняет горы. Небо пылало, точно чертоги Гадеса, яркой рыжиной и глубоким пурпуром. Шабага пробрала дрожь. Он никогда не любил закатов. Они говорят о конце, о том, что ничто не вечно, — о смерти еще одного дня.
Осадные башни выстроились угрюмой шеренгой лицом к Капалису — устрашающие великаны, сулящие победу. Шабаг задрал голову, глядя на первую в ряду. Завтра их подтянут к стене, затем рты великанов разверзнутся и мостки упрутся в стену, как твердые языки. Ну а дальнейшее с чем сравнить? Солдаты поднимутся из чрева чудовищ и хлынут на врага — как что? Как дыхание смерти, как пламя, извергаемое драконом? Шабаг ухмыльнулся. Нет, скорее уж как кислота из глотки демона. Да, так будет вернее.
Башни собирались из отдельных частей, доставленных в громадных повозках из Реши на севере. Они стоили двадцать тысяч золотом, и Шабаг до сих пор был сердит на то, что оплачивать их пришлось ему одному. Наашанский император очень уж прижимист.