Дружба народов
Шрифт:
— Не понял! — признался я.
— Понимаешь, братан… Вот ты согласен с тем, что картошка — это плод картофеля? — спросил меня Мелкий.
— Плоды картофеля — ягоды! А клубни — это видоизменённые подземные побеги картофеля! — раздражённо вмешалась девушка из клетки.
А я всё ещё ничего не понимал, растерянно глядя на Мелкого.
— Видишь! — победно воскликнул тот, указав на девушку. — Вот как, сука, в ботанике что напутаешь — она загрызёт! А сама?
— А что сама? — удивилась
— Чо-чо… — передразнил её Мелкий. — Хрен через плечо!.. Кто, ять, синицу с воробьём перепутал?
— Синицу? А! Точно!Дима Синицын! — радостно заявила Таня, а потом сразу насупилась. — А чего ты сразу наезжаешь, слышь?!
— Дима Синицын, — кивнул я и посмотрел на девушку, нахохлившуюся в своей клетке. — Тань, а что если я тебе сейчас докажу, что Дима Синицын причастен к твоему похищению?
Дневник Листова И. А.
Сто семьдесят седьмой день. Измена и грабёж.
— Вы! А ну, развязали меня быстро!
Наверно, я бы тоже так кричал, если бы пришёл в себя связанным.
Ну просто на всякий случай. Вдруг испугаются и развяжут? Попытка — как говорится, не пытка. А вот когда пытка начинается — тогда можно и по делу…
С противным хрустом палец мужика выгнулся неестественным образом, а по подземному залу прокатился пронзительный крик боли.
Когда замолкло последнее эхо, Мелкий взялся за второй палец, придавливая его топором. А я присел перед связанным мужиком на корточки.
— Ну привет, сраный неудачник! — улыбнулся я.
Правда, улыбку на моём лице, замотанном тряпками, пленник увидеть не мог.
Однако почувствовал. Улыбка всегда ощущается в голосе.
— Десять негритят отправились обедать. Один из них сломался, и их осталось девять! — решив применить психологическое давление, продекламировал я.
— Это палец мой, а не сраный негр! — возмутился пленный.
— Девять негритят, поев, клевали носом, — я скосил глаза на Мелкого. — Один опять сло-о-ом…
— Хорош! Хорош! Я понял!.. — сразу образумился пленник. — Не надо больше ломать пальцы! Спрашивай! Отвечу на всё! Сразу говорю, я тут ни при чём!
— При чём это ни при чём? — уточнил я с интересом.
Глазки пленного забегали, сразу показывая, что он много в чём ни при чём. Но поскольку мы не знали, где конкретно он ни при чём, то и рассказывать лишнее мужик не хотел.
Пришлось показательно и тяжело вздохнуть. И этот нехитрый вздох как-то сразу освежил память пленнику.
— Похищениями не занимаюсь! — гордо отрапортовал тот. — Девку не я похищал!
— У него баба в клетке сидит, а он не при делах! — восхитился Мелкий. — Ты нормальный
— Она сама туда залезла! Мне так сказали! — сразу же нашёлся пленник.
Я встал и отошёл в сторону, продемонстрировав мужику его связанных и бесчувственных товарищей.
— Ну ты сразу скажи, кто у вас такой шутник-то! — предложил я.
Я думал, что он Саню и Диму сдаст: они всё-таки люди наёмные, со стороны. Но я правильно выбрал, кого допрашивать… Не зря мне его рожа показалась подлой и хитрой.
— Все они так сказали! — заявил пленник, сдав всех товарищей разом, а потом ещё указал на Саню с Димой. — А эти наверняка ещё и помогали ей туда забраться! Все они достойны наказания!
— А ты, типа, не при делах? — удивился Мелкий, чуть придавив топор.
— Ай-ай! Не при делах я! — сразу же отозвался пленный. — Я человек не деловой! Я просто к приятелю за долгом зашёл!
— Ну да… Верю-верю! Ага! — согласился Мелкий.
— А тебе приятель, случаем, не сказал, кто их надоумил девушку в клетку сажать, а? — поинтересовался я. — Может, имя какое важное называл?
— Да он сказал, что она сама! — вспомнил пленник первоначальную линию защиты.
— Слышь, ля! Я ща тебе, к бабуям, все пальцы переломаю! А потом корешей твоих разбужу. Шепну им, чо ты тут плёл. И предложу пообщаться… — пригрозил Мелкий. — Живо, на! Вспоминай!
— А!.. А!.. — глазки у пленника снова забегали.
Имён он тоже знал много. Как и дел, в которых был ни при чём. Я был уверен, что и Димона Синицына он обязательно заложит. Просто, возможно, не сразу.
— Патава! Патавин Егор! — выдал пленник.
— Очень мелкая птица… — покачал я головой, как бы намекая, кто мне нужен, и одновременно подталкивая мужика к нужному варианту.
— А!.. Этот ещё! Диман! Во! Димана называли! — обрадовался пленник.
— Как фамилия-то у Димана? — спросил я.
— Птичье что-то… Воробьин, что ли? — растерялся пленник.
Мелкий засопел и начал давить на топор.
— А! Вспомнил… Мелкая птица такая! С пузом!.. — пленник выпучил глаза. — Снегирин…
Мелкий засопел громче и ещё сильнее надавил на топор.
— А!.. Ай!.. Синицын! Вспомнил! — возрадовался пленник. — Синицын! Вспомнил-вспомнил! Не надо пальцы!..
— Сука! Пузо цветное! Сложно, ять, запомнить, что ли?! — возмутился Мелкий. — У синицы — жёлтое, у снегиря — красное, а воробей — сука серая! Сплошные неучи вокруг, блин!..
— Орнитолог, что ль? — уставился на него пленник.
— Это ты меня так тридварасом обозвал, типа? — прищурился Мелкий, а затем всё-таки не выдержал поголовной человеческой необразованности.
Хруст и крик стали ему вознаграждением.